– Никто и не окажется, – задумчиво проговорил Зигфрид. – Что-то я напился, – добавил он определенно. – Можешь все уносить, Салье. Рад был поговорить.
Салье быстро поднялся, поклонился и стал убирать со стола. «И все? И никакой пакости не скажет? – с удивлением подумал он, унося чашки и блюдца. – И такое бывает в нашем доме?»
Когда Салье ушел, Зигфрид погрузился в раздумья, сосредоточенно глядя на цветущие флоксы. История белых Торков, так незатейливо поданная дворецким к чаю, показалась ему как нельзя более своевременной. Раскопать подробности такого события никакого труда не составит – всегда раскопаешь, если знаешь, что копать. Зигфрид знал не только, что, но и где – военный музей при штабе армии. «Пора навестить генерала в его штаб-квартире. Пора. Тем более, что в последнее время Родригес сделался напряженным, а иногда и вовсе выглядит подозрительно. Стоит нанести ему неожиданный визит», – решил канцлер, весьма довольный поворотом событий, предвкушая их развитие в ближайшем будущем в направлении, заданном лично им.
Мозг Зигфрида Бер работал сейчас в режиме активного использования накопленной информации, готовый в определенный момент перейти в стадию озарения. Биохимические процессы в организме канцлера менялись, ускоряя вещественный обмен, спящие в обычном состоянии нейроны включались в работу – Зигфрид пребывал в полной готовности сделать величайшее открытие своей жизни.
Знал ли об этом единовластный и великолепный, передвигающийся в синей тоге по бирюзовому траволатору к каскадному водопаду, определенно сказать трудно, но, очевидно, какие-то изменения, происходящие в его сознании, он ощущал, поскольку начал испытывать странное смешение состояний от невероятной сосредоточенности до иступляющей экзальтации, заставляющей его сердце биться чаще и замечать необыкновенное во всем, что его окружало. Состояния эти поначалу сменяли одно другое, ненадолго удерживая нервную систему Зигфрида в своей власти, но с каждым моментом времени интервалы их перехода сокращались, пока наконец оба они не соединились и не стали одним. И тогда привычное самообладание покинуло канцлера, ввергнув его в пучину обостренного восприятия, позволяя сознанию выйти за пределы обычности.
То, что сейчас открылось Зигфриду, перевернуло его представления о жизни и себе самом – все, что было до этого, было лишь подготовительным этапом к решающему событию, ради которого Зигфрид Бер и появился на свет. Прежние его притязания на власть, мысли о новом миропорядке казались ему теперь недоношенными, слабыми эманациями, не имеющими права на существование. Они, словно тени, закрывали свет истины в его глазах, а теперь, опознанные и отринутые им, освободили пространство сознания для ясности мысли: Зигфрид Бер – открыватель иного пути человечества, и только ему под силу повести людей, только ему известно, куда этот путь ведет.
Путь привел канцлера к скамье у водопада, на которую он сел, находясь в состоянии невротического подъема, сродни влюбленности. Зигфрид был влюблен – влюблен в себя и свою, только что осознанную миссию. Сила его любви была такова, что надежно защищала сознание от чужеродных вирусов – ни одна другая идея сейчас ему была не страшна, ни одна не могла сокрушить его нервную систему, кроме рожденной его экзальтированным восприятием мира и себя в нем.
План реализации своего предназначения пришел в голову Зигфрида Бер вдруг и сразу, обозначившись в перспективе будущих свершений и развернувшись в мельчайших подробностях своего осуществления, подобно тому, как сознание ученого Менделеева показало результат его многолетних исканий во сне, явив ему упорядоченную систему химических элементов.
