Реприза - страница 10

– Хочешь сказать, что ты пошел на встречу с человеком и даже не соизволил хоть что-нибудь узнать про него? – Борис Петрович таращится на меня во все глаза.

– Считайте это моим методом. Когда не знаешь, с каким идиотом предстоит общаться, получаешь больше впечатлений от встречи.

– Нам такие методы здесь не нужны! Ты уволен. Более того, я считаю своим долгом предупредить Таниных родителей, что их дочь связалась не с тем человеком.

– А вы знаете, какой я человек?

– Что? – главред хлопает глазами.

– Ну просто я еще сам до конца не разобрался. Вот и подумал, что вы сможете подсказать.

Голова Бориса Петровича, кажется, сдулась – видимо, бабочка ослабила свой охват.

– Иди уже, – машет он рукой и откидывается на спинку кресла.

Пока я собираю свои вещи, ко мне подходит Андрей.

– Не повезло, – вздыхает он.

– Кто знает, – отвечаю я.

– Слушай, расскажи про вчерашнюю выставку. Мне старик поручил написать материал вместо тебя.

А, вот почему он подошел ко мне.

– Боюсь, начальство материал не одобрит, если ты напишешь с моих слов.

– Но можно же просто…

– Извини, мне пора.

«Трахать твою подружку», – чуть не добавляю я.

Снаружи еще светло. До вечера еще долго.

По пустым улицам я иду до ближайшего парка.

А ведь здесь мы часто гуляли с Таней. Нет, стоп. Не думай об этом. Лучше посмотри на этого резного истукана. Его словно занесло в наш мир из древних легенд. Рядом с железными турниками и пластиковой горкой ему явно не по себе. Как же я его понимаю.

Я сажусь на лавочку.

Деревья отбрасывают закрученные тени. Где-то поблизости лает собака.

Как же ярко блестит снег!

Мимо меня проходит пожилая пара, обсуждая принципы монетизации канала на ютубе, а затем пробегает девушка, тряся здоровенной задницей. Никто не замечает меня.

Как же здесь одиноко.

От ослепляющего блеска и гнетущего одиночества я решаю укрыться в ближайшем баре. Путь к нему лежит через храм. Пока прохожу мимо, пара бомжей успевает обозвать меня гандоном, а женщину, идущую впереди, блядиной. Все потому, что мы не отсыпали им мелочи.

Вдыхая спертый воздух бара, я чувствую себя гораздо лучше, чем под открытым небом.

Напиваться не стоит, так что ограничусь пивом. Пока опустошаю стакан, читаю новости про вчерашнюю выставку.

…Когда аргументы иссякли, Дмитрий Максимов был вынужден выдворить дерзкого журналиста».

…Евгений Куликов обвинил региональные элиты во лжи и призвал смотреть на ситуацию в стране правдиво. По его мнению, куда ни посмотри – везде либо стены, либо баррикады».

Пиво встало посреди горла. Я закашлялся.

…Пока остается гадать, кто из конкурентов подослал на выставку провокатора. Неизвестный до сегодняшнего дня журналист Евгений Куликов нанес компании Дмитрия Максимова репутационный ущерб, который трудно оценить в денежном выражении. Понятное дело, что у него есть некий покровитель…»

…История знает множество примеров, когда целые страны вмешивались в процедуру организации выставок. Достаточно вспомнить, как проходила международная выставка в Венеции в 1964 году. Тогда на одной площадке сошлись европейское абстрактное искусство и американский „поп-арт“. Соединенные Штаты всеми силами старались одержать победу в борьбе за культурное лидерство. Посольство США предоставило своим художникам здание бывшего консульства. Комиссар американского павильона в рекламных буклетах и предисловии к каталогу объявил, что „мировой центр искусства переместился из Парижа в Нью-Йорк“. Напряжение дошло до пика, когда вопрос встал о вручении главного приза международной выставки. Парижская школа имела своего претендента в лице абстракциониста Бисьера, а американцы выступали на стороне основателя „поп-арта“ Роберта Раушенберга. Печать откровенно сообщала о нажиме со стороны американского посла в Италии, но еще очевиднее было влияние толстой чековой книжки. „Мы видели в Венеции, – рассказывает Пьер Шнейдер, – собирателей-миллиардеров, которые неотступно следовали за художниками и скульпторами, звездами сезона, потрясая чековой книжкой, как акулы за пассажирским пароходом“. В результате приз достался Раушенбергу. Это повлекло падение курса абстрактной живописи, и дельцы из Нью-Йорка, которые успели вложить капитал в зарождающийся попизм, остались в выигрыше».