На крыльце их ждал здоровенный котище, лакая молоко засунув голову прямо в глечик. Возмущенный Брама, видя как гибнут труды утреннего удоя цыкнул на нахала, но тот лишь облизал усы и сокрушенно спросил:
– Игрек, это, стало быть, и есть тот, один из двенадцати? Шибко он диковат.
Брама подобрал упавшую челюсть, Доктор застыл от неожиданности, а Гордеич вообще потерял дар речи.
– Что с них возьмешь, друг-Икс – люди! – ответил кен склонив голову набок – И этот такой же как все. Может запросто сказать незнакомому коту – брысь! Не терзаясь особыми вопросами, что гость сей зван, и так же имеет права быть угощен.
– Холера ясна, Полина – это что? – переводя взгляд с нахального кота на кеноида спросил ошалелый путник.
– Это Икс, второй из ее питомцев – прыснул смехом Ирис, созерцая вытянувшееся лицо путника.
– Развели тут, понимаешь! Куда не ткни разумный вид, причем у каждого последующего нахальства все больше!
– Нахальство не порок, а счастье – парировал кот, переворачивая порожнюю посудину.
Вступаясь за крестного, юный Верес цапнул говорливого кота, но тот стоически перенес этот непременный ритуал.
– Полиночка, ну когда ты отучишь своего детеныша от хвостохватства? Произвол, причем форменный.
Полина, фыркнув, бесцеремонно отодвинула представителя баюна разумного и вошла на застекленную веранду:
– Не ранее, чем кто-то укротит свои дикие воровские инстинкты! У Брамы диета, понимаешь? Он сюда был послан на излечение и козье молоко это то, что доктор прописал.
– Уж не этот ли? – Игрек опустил голову, высматривая Журбина – я его другим представлял. Выше что ли, умнее.
– А мне молвить можно, нет? – Гордеич сконфуженно кашлянул – я, конечно, понимаю разум и все такое, но гостям снидать надо, а все разговоры опосля. Только при соседях ни слова. У Одарки сердце слабое, вдруг случится с ней чего?
– Ах, что вы так нервны…
– Ирис – шепнул путник – умоляю, скажи, что ты не читал этому коту Булгакова, говорит он как то странно…
– Коту не читал. За Игрека не ручусь, это у Аргуса спрашивай, тоже как выдаст – сам диву даюсь.
Не смотря на пристроенную Брамой веранду, в доме царила все та же зеленая полутьма. Учуявши мышей шерсть на Иксе встала дыбом, он тут же кинулся под кровать, подкинув ее спиной. Брама плотоядно ухмыльнулся:
– Ты, Барсик, пыхти-старайся, пыли там больше чем мышей. Не помню когда в последней полы мылись.
– За Барсика, миль пардон – прозвучал приглушенно чавкающий голос – а мыши тут тихие, непуганые!
Пока Брама поднимал массивный, выскобленный до сочного живого дерева стол, и разворачивался, приноравливаясь протолкнутся с ним в дверь, из-под древней пружинной кровати показалась кошачья морда с развесистой бахромой пыли на усах. Бахрому живописно дополняли несколько торчащих из пасти мышиных хвостов.
– Немного уважения и вы стремительно выросли в моих глазах.
– Не шнуруй под ногами, Барсик, или как там тебя, Эксик – пыхтел путник – а то придавлю в дверях как коту… хвост.
Эксик, по отчеству Барсикович, внявши увещеваниям, пулей выскочил во двор, догадываясь, что хотели прищемить.
