Заколыхались мясистые стебли крапивы, и, разя винным духом, от погреба потянулась нестройная процессия. Гордеич о чем-то спорил с Самумом, рубя рукой воздух, следом жмурился кошачьими глазами Призрак и Шухов, как всегда в черной, потертой броне. Не иначе как с далекого рейда по вероятностям Зоны.
– А вы как в погреб то попали? – спросил Брама, трепля Шухова по могучей спине – ведь только двое заходило.
– Местечко это давно пристреляно – ухмыльнулся тот – мы с Призраком не впервой там заправляемся.
– Деда, ты что, подпольную забегаловку устроил? – уперла руки в бока Полина – а ну, говори как на духу!
– Да я ить, это, ну… – отнекивался Гордеич, потихоньку пятясь за спину Самума.
От дальнейших разбирательств его спасло фурчание подъехавшей к воротам машины. Семецкий выбрался из салона и приветственно махнул компании, потирая в предвкушении руки.
– Рад всех видеть в добром здравии! Полина, ты чего молнии мечешь? Ей право, на этот раз я ни при чем.
– Тебя никто и не винит. Пока не винит. А ну-ка, дыхни! – шагнула она, потянув носом воздух.
– Ну, слава Богу, а то чуть что, так кругом Семецкий виноват! – развел руками тот и на всякий случай дыхнул.
Присутствующие засмеялись и принялись за угощение. Благо, свежий воздух способствовал этому как нельзя лучше, и даже Верес уплетал за обе щеки, вызывая всеобщее умиление. Представителям прочих разумных рас, не мудрствуя лукаво, поставили тарелки прямо в траву. Представители не возражали, и на конвенцию разумных видов не ссылались. Лопали, временами, попеременно издавая то кошачье, то собачье урчание, пытаясь залезть в миски друг другу.
После обильного обеда гости разбрелись кто куда. Каждому было что вспомнить. Сославшись на занятость Семецкий вскоре уехал, лихо подняв машину на гравитяге в воздух. Несмотря на его приглашение, Полина с Гордеичем отправились на дальний хутор к Наталье пешком. Проводивши хозяев, Ирис скрылся в глайдере и вышел в старой, бережно хранимой броне лесников, закурил и кивнул расположившимся на веранде Браме и особисту.
– Нам с Доктором надо проведать старую базу. Тут собачьими тропами всего ничего. Одна нога тут, другая там.
– К вечеру вернетесь? – поднял бровь путник.
– Вернемся – подпрыгивая на месте и прилаживая, чтобы не звенело, по привычке глянул на небо лесник.
– Может, автомат возьмешь? Так, на всякий случай. Вон, на стене висит без дела, а ему ведь без дела нельзя.
– Чудной ты, Брама, ей Богу! Он то и в Зоне не был мне особо нужен, а без Зоны и подавно.
Лесник свистнул кену и бесшумно растворился на опушке, не потревожив ни листика.
Брама проводил его завистливым взглядом, а особист откинулся на спинку и смотрел словно что-то, взвешивая.
– Запаршивел ты, братец. Совсем захирел. Вот что вы делали десять лет в Зоне, скажем, во время прорыва?
– Отжимались – скрипнул зубами Брама, понимая, разговор будет тяжелым – так чтобы падать без сил и не думать. Не думать ни о чем и верить! Верить, что все еще будет, что найдем свой путь домой. Не начинай, Самум! Все знаю, все что скажешь, знаю. Даже могу наперед рассказать.
– Ну-ну – особист кинул на стол начатую пачку «путних» и облокотился на соседний стул.
По обвитой виноградом веранде плыл кольцами дым, едва трепетал ветер, где-то за рекой слышался рев колхозного стада, а путник смотрел невидящим взглядом, все пытаясь найти нужные слова. Нужные прежде всего для него самого.
