Хохлов взглянул на лист и покачал головой.
– Вы смеетесь? Такая сумма в свободном обороте завода мне лишь во сне может присниться.
– Не прибедняйтесь. Мы хорошо знаем ваше финансовое положение, которому можно только позавидовать. Указания губернатора достаточно для перевода мэрии этой суммы.
– Вовсе не достаточно. Никто не может приказать заводу это сделать. Мы частное предприятие.
Выдержав изучающий взгляд Передунова, Хохлов беспечно отложил злополучный лист и стал изучать второй.
На этот раз он не стал скрывать усмешку.
– А здесь что я должен сделать? Как я понимаю…
– Мы не закончили по первому вопросу, – оборвал его Передунов. – Вы зря думаете, что ваш отказ останется без внимания для вашего завода и для вас лично. О нем я немедленно доложу господину Фогелю, а он – Президенту. Уверяю вас, что последствия для завода и лично для вас будут самые печальные.
– Кто бы сомневался. Но нам не привыкать. А вот для вас они, кажется, не очень привычны. Я имею в виду митинг на прошлой неделе и начавшееся открытое недовольство народа, вызванные неразумными словами Президента о нашем мэре и последовавшее за этим его снятие. Во что выльются последствия новых решений по Лескам, не буду гадать, но новому мэру не позавидую.
– Угрожать надумали? – угрожающе сдвинул брови Передунов.
Хохлов стукнул ладонью по столу.
– На тему перевода денег разговор окончен. По выборам тоже ничем помочь вам не смогу.
– Не нам, а России.
– Вот именно. Я уверен, что лесковцы проголосуют, как нужно не вам, а России, патриотами которой они все являются.
Передунов засопел, перебарывая подступивший гнев. Переборов, проговорил хмуро:
– Но пускать на самотек нельзя. Вся ответственность за итоги голосования рабочими станкозавода, ляжет на вас как руководителе.
– Интересно, как другие руководители заставляют своих сотрудников проголосовать за партию власти, если они не хотят, называя ее партией жуликов и воров?
Неожиданно в разговор вмешался второй уполномоченный, до сих пор лишь переводивший глаза с Хохлова на напарника и поддакивая ему.
– Помимо доверительной агитации коллектива на собрании и с каждым в отдельности, существуют следующие меры принуждения…
– Кончай, – оборвал молодого Передунов. – Не видишь, с кем имеешь дело? Это он для смеха поинтересовался. Никого он агитировать не будет, а если и будет, то против власти. – Он защелкнул портфель и, поднявшись, предупредил Хохлова. – Мы походим по заводу без сопровождения.
– Бога ради.
Через полчаса после их ухода Хохлов заглянул к Верхову.
– Были они у меня, – сказал Костя, – вошли без стука, представились полномочными представителями губернатора, уселись и лишь потом поинтересовались, кем я работаю. Черт дернул меня за язык назвать себя. Вы бы видели их реакцию. Их лица окаменели, они проглотили слюну, переглянулись и молча вышли, столкнувшись в дверях. Так гадюка их не напугала бы, как я.
– Ты был первым, к кому они зашли. И последним, – улыбнулся Хохлов. – Больше они никуда не пошли, а покинули завод. Ты у них отбил всякую охоту разговаривать с рабочими. Я думаю, встреча с ними, половина которых коммунисты, тоже не доставила бы им радости.
В четверг число недовольных уменьшением зарплаты возросло за счет работников образования и здравоохранения. Лески забурлили. Люди нарочно собирались кучками больше десяти человек, в том числе и в самой мэрии. Ее работа была фактически парализована.
