Резервная копия воспоминаний - страница 6

Однажды я сказал своим мерзким приятелям, что люблю бабушку больше, чем маму. Они долго насмехались надо мной за это, многие годы, пока совсем не повзрослели. Я теперь тоже насмехаюсь над своими словами. Куда делась моя любовь?

Я поступил с бабушкой очень плохо. Так плохо, что не хочу это вспоминать, никогда. Всё горе, обрушивавшееся на меня в жизни, было справедливо. Я заслужил его, поступив так.

Когда кончился оранжевый, как мороженое, карандаш, бабушка заболела. Она болела несколько лет подряд и всё слабела и слабела. Печаль и обречённость копились в её комнате. И когда 2 ноября 2005-ого года она умерла, в её комнате ещё долго никто не жил. Казалось, будто она ослабла настолько, что уже не могла носить человеческий облик, и хотя её тело отправилось в крематорий, но что-то бесконечно слабое и печальное, во что она выродилась, до сих пор продолжает угасать на том месте, где стояла её постель.

О смерти я кое-что успел узнать.

***

Моя мать, сколько я её помню, увлекалась политикой. Время от времени в нашей квартире проходили собрания. На них обсуждались различные животрепещущие вопросы, коих в то смутное время хватало с избытком. В середине 90-ых мы продали один из дачных участков и купили на эти деньги компьютер (хватило с трудом). Компьютер мать использовала для написания какой-то политической брошюры.

У нас с ней отношения не ладились. Я давно не помню, как именно это проявлялось, однако общий язык мы находили с трудом. Думаю, мать, как и остальные, понимала, что со мной что-то не так, но, поскольку любым родителям, кроме совсем выживших из ума, очень тяжело признать неполноценность их ребёнка, то её отчаяние и раздражение из-за моих проблем, проявлялось скрытно, хотя от этого и не менее разрушительно. Поначалу мать хотела, чтобы я был лучше остальных. Помню, в начальной школе мы по много часов, до глубокой ночи сидели над книжками по математике и физике. Мне хотелось спать, лампа на столе, словно в кабинете следователя, заставляла меня потеть и резала усталые глаза, я ничего не понимал и не мог решить, а мать злилась и говорила, что я «навязался на шею». Спустя несколько лет она убедилась в моей беспросветной тупости и стала надеяться, что я стану хотя бы не хуже остальных. Всё во мне её раздражало: моя походка, моя речь, мои интересы. Она беспрестанно сравнивала меня с нормальными детьми, которых видела в школе, хотя многих из них я считал смертельными врагами. Особенно ей нравился маньяк. Впрочем, он и бабушке нравился. Маньяк был евреем, а моя родня испытывала перед евреями комплекс неполноценности, считая, что все они люди крайне умные и хитрые, и достойны потому подражания. Чем особенно привлекал мать маньяк, так это учёбой на круглые пятёрки. Бабушку же умиляло, что он был толст, прожорлив и отличался завидным здоровьем (если не считать напрочь снесённой башни, приведшей к инвалидности).

Не могу сказать, что мать меня не любила. Конечно, любила, оттого и переживала так чувствительно все мои злоключения. И я очень её любил. В конце 90-ых годов, после эпидемии гриппа мать сильно заболела и полгода не вставала с постели. Я ходил сам не свой. Сложно представить, как я радовался, когда она, наконец, выздоровела.

Ближе к середине 2000-ых годов в нашей квартире появился Интернет. Примерно в это же время мать начали преследовать.

С первым врагом она повстречалась на каком-то протестном митинге. К ней подошёл мужчина, представившийся русским патриотом, отсидевшим несколько лет в латвийской тюрьме. Он подарил матери книгу со своими воспоминаниями. Позже, тщательно сопоставив все факты, мать поняла, что он работал в ФСБ. Его книга была заполнена угрозами в её адрес. Если она не оставит свою политическую деятельность, её убьют.