Резервная копия воспоминаний - страница 5

Само семя выглядело так: оно было чёрным, блестящим и округлым, напоминающим яйцо. Это был сотовый телефон расширенной функциональности, один из первых т.н. «смартфонов». Выглядел он эффектно. Дизайнеры постарались на славу. Сейчас таких красивых «смартфонов» уже и не делают. Сейчас в моде минимализм1.

Этот «смартфон» купил в 2003-ем году наш одноклассник Денис. Примерно через год он в гневе швырнул несчастную трубку об пол и разбил дисплей. А мы-то с Димой были радиотехниками. Денис отдал «смартфон» Диме, чтобы тот его восстановил, но спустя месяц вообще отказался от ремонта и купил более модную модель. Дима, в свою очередь, тоже не горел желанием выкидывать достаточно большие деньги на новый дисплей и отдал телефон мне. А я… Я его починил. Если б я этого не делал, или если бы Дима не отдавал телефон мне, или если бы Денис не швырял его об пол, или если бы мы не решили поступать в МИРЭА, то было б сейчас всё совсем по-другому. Увы, это не те ошибки, последствия которых можно предсказать. Да их и ошибками-то нельзя считать, пока не узнаешь последствия.

Словом, лежал у меня этот телефон несколько лет в ящике стола. Пролежал бы ещё полгода – и всё было б хорошо. Но нет. Он лежал ровно до окончания нами школы в 2006-ом году. Потом я нашёл на радиорынке экран, установил его, поиграл чуть-чуть и отдал «смартфон» Диме. Для друга ничего не жалко.

В 2006-ом мы сдали вступительные экзамены в МИРЭА. Дима прошёл на дневное отделение, а я – только на вечернее. Как знать, как бы всё обернулось, подучи я вовремя физику?

В институте мы постигали радости новых знаний, нового общения, новых условий жизни, решали вместе сложные задачки. Идиллия длилась несколько месяцев – пока не настало 2 ноября. 1-ого ноября вечером я позвонил Диме и договорился о встрече на следующий день. 2-ого ноября, часов так в 12 дня я позвонил ему на домашний телефон. Я думал, что Дима, в худшем случае, сейчас в нескольких километрах от меня, сидит в аудитории.

Он был от меня в нескольких часах. И с каждым мгновением это расстояние увеличивалось.

Его убили в светлое время суток, на обочине оживлённого московского проспекта, по дороге в институт. Внимание убийцы привлёк «смартфон». Видимо, он не знал, что тот давно устарел и больше чем за пару тысяч его не загонишь. А может, и знал, но позарез нуждался в деньгах на очередную «дозу».

Я был единственным человеком, который не пришёл на похороны. К тому времени я уже встречался со смертью и знал кое-какие особенности своего подсознания. Если я не видел человека мёртвым, то для меня он ещё долго будет живым. И Дима снится мне, до сих пор. Ради этих снов я нарушил рамки приличия. На наших отношениях с Ритой и Вадимом (родителями Димы) это никак не сказалось: мы подружились, насколько это возможно, и они часто мне помогали.

***

Раз уж я упомянул, что успел столкнуться со смертью, то стоит, наверное, сказать пару слов о своей семье. А то как бы её не забыть.

Детство я провёл с мамой и бабушкой. Особенно хотелось бы вспомнить бабушку. Я перед ней очень виноват. Больше, чем перед кем бы то ни было на свете. Мы отлично проводили с ней время. Летом, когда не надо было тащиться в проклятую школу, мы с ней жили на даче. Я пытаюсь вытащить из разлагающейся памяти хотя бы какое-то конкретное событие, но они все давно стёрлись под действием болезни. Помню только жару, наш дом, отделанный внутри деревом, походы в магазин, превращавшиеся в целое приключение, и мороженое «Апельсиновый луч». Помню, у меня был карандаш, точь-в-точь такого оранжевого цвета, как глазурь из замороженного апельсинового сока на этом мороженом. Длинными зимами, сидя на бесконечных (как тогда казалось) уроках, я рисовал карандашом на последних страницах тетрадей это мороженое и мечтал, как снова будет лето, жара, и бабушка снова купит мне это мороженое. Я берёг этот карандаш, я безумно любил лето, но карандаш однажды кончился, и кончились счастливые лета.