– Вот это да! – она покачала головой. – Ты все помнишь через звуки!
– Многое, но многое и через глаза. Но через звуки проще, их можно больше запомнить, чем картинок, они меньше занимают места в памяти, – я устал, я давно так много не говорил.
Услышал, как в чайнике начали подниматься со дна пузырьки, скоро закипит вода, ушел на кухню за пакетиками с чаем и чашками.
Когда вернулся, Надежда Петровна пыталась включить звук телевизора, но это было невозможно, он был отключен навсегда.
– Сломался? – спросила она.
– Да.
Мы пили чай с пирожками, было очень вкусно, как я больше всего любил – с капустой, как когда-то у моей мамы.
– Ты, наверное, в сухомятку питаешься, давай буду тебе борщ варить.
Я напрягся, отодвинул тарелку с недоеденным пирожком:
– Спасибо, я наелся.
Я сжался, что это? Попытка стать очередным «взрослым» в моей жизни? Я никогда теперь уже не позволю кому-либо сделать меня зависимым от него. От гостьи повеяло опасностью, я отодвинулся, мне захотелось выйти, но выйти было некуда – это было мое жилище.
Она, кажется, сразу почувствовала мое состояние, растерянно молчала, пауза затягивалась, она была смущена, как человек, который хочет добиться одного, а натыкался совершенно на другое, неожиданное для него, не понятное.
Она занервничала, убрала руки со стола, разгладила подол платья на коленях, мне даже стало жалко ее.
– Ты часто играешь? – она явно искала другую тему, понимая, что чем-то смутила, напугала собеседника, мы – психи – очень чутко чувствуем состояние собеседников.
– Каждый день, – я решил поддержать разговор, чтобы совсем не загонять ее в угол.
Она встала, подошла к пианино, открыла крышку:
– Сыграй что-нибудь, пожалуйста, а то я слушаю только свое исполнение, а это совсем другое дело, – она нажала на клавишу, которая ответила ей полной тишиной, не поверив, нажала еще на несколько, тот же эффект, хотя я услышал «ми».
Она решительно подняла верхнюю крышку, заглянув внутрь пианино, прошептала:
– Нда! – потом уже громко: – Сыграешь?
«Может она все же псих?» – пронеслась в мозгу шальная мысль, но этого не могло быть, своих я чувствовал сразу, она была «обычной», которая зачем-то хочет стать для меня «взрослой».
Я встал, подошел к инструменту, уселся на крутящийся стул, задумался и начал играть.
Надежда Петровна стояла тихо рядом, внимательно смотря на мои руки.
Я взял последний аккорд.
– Тоже люблю «Сарабанду» Генделя, – сказала она. – Но тебе надо научиться пользоваться правой педалью. Она позволяет длиться звуку, когда ты уже отпустил клавишу. Иначе появляются непроизвольные паузы, мелодия прерывается.
Я ошарашено смотрел на гостью.
– Ты мысленно тянешь звучание ноты, но в реальности она прерывается без педали.
– Вы слышали? – я был подавлен. – Вы псих?
Она расхохоталась:
– Конечно псих! Какой нормальный человек выдержит почти сорок лет в школе? – потом серьезно продолжила: – Нет, я не слышала, я видела, я же тоже играю, поэтому вижу, что ты исполнял.
– Я знаю, что вы играете.
– Ах, да, извини, забыла, что от тебя ничего не скрыть.
– Вы иногда играете очень красивую вещь, я не знаю названия, она такая медленно-тягучая.
– Понимаю. Уступи-ка место.
Я встал, она села, вздохнула и начала играть. Да, это была та прекрасная мелодия, которой я заслушивался через плиты перекрытия, теперь же она звучала в моей квартире, рядом, исполнительница раскачивалась в такт, откинув голову и закрыв глаза.
