Розовые губы, цвет которых заставлял заподозрить их обладателя в использовании косметики, улыбнулись, приоткрыв белые, неровно поставленные зубы:
– Отец иногда впадал в патетику, и сейчас его слова прозвучали так выспренно, что я не смог сдержать усмешку.
– Я сказал что-то очень смешное?! – рявкнул он. – Объясни, и мы с матерью тоже посмеёмся!
– Папа, я не… я не из-за твоих слов… я не смеялся, правда!
– Тогда в чём дело?
– Я же не просил у вас этих жертв! Да, вы всё делали для меня, но ведь это было нетрудно! Ты – директор сети магазинов, можешь всё себе позволить! Мама же не работает, сидит дома, так?
– Мама не стала работать из-за тебя! – прогремел он. – Она считала, что её долг – отдавать сыну всё своё время, всю заботу, всё внимание! А вовсе не потому, что я мог это позволить!
– Но я- то не просил! Я бы с удовольствием ходил в садик с другими ребятами!
– В общем, так, – мы приехали. – Выходи из машины и иди в дом. Разговор не закончен.
Я сделал, как он сказал, уселся на свою кровать и стал думать. Состояние у меня, как сейчас помню, было странным: словно не со мной всё происходит. Мне было абсолютно наплевать на то, что они начнут говорить, какие аргументы приводить. «Если отцу вздумается ударить меня ещё раз, – мстительно думал я. – Сбегу из дому! Просто уйду завтра в школу и не вернусь! Пусть знает…» Что знает – я не успел додумать: дверь открылась, и он вошёл.
– Я уложил мать, – не глядя на меня сказал он. – Она совсем ослабела и сердце у неё побаливает…
Я молчал.
– Давай поговорим как мужчина с мужчиной, – продолжил он. – Посмотри на меня.
Я приподнял голову.
– Ты влюбился в неё?
Вопрос поверг меня в шок.
– Ты что думаешь, твой отец, этот старый пердун, ничего не соображает? Может, я и стар (они поздно родили меня, и тогда папе было пятьдесят восемь, а маме – пятьдесят шесть), но прекрасно помню, как был молодым… Тогда я влюблялся во всё, что имело хоть какое-то отношение к женскому полу. Но ты не ответил мне; ты любишь её?
– Кого?
– Не надо делать из меня дурака! Достаточно посмотреть на твои пятёрки по литературе, и всё станет ясно – твою учительницу!
– Зачем мне это надо?
– Откуда я знаю? Может, она невероятно хороша собой? Может, у неё чудный голос или ещё там что? Это ты мне скажи!
– Я не знаю…
– Не знаешь что? Любишь или нет?
– Папа, я люблю литературу!
– Сколько я помню, у тебя всегда была склонность к точным наукам, а сейчас внезапно – литература! С чего бы это?
– Пап, ты об этом хотел поговорить со мной?
Мой вопрос заставил отца замолчать, и я понял, что только навредил себе: он опять начал закипать.
– Моего отца – твоего деда, – медленно начал он. – До двадцати лет пороли розгами, и после порки он кланялся своему отцу – твоему прадеду – в ноги и благодарил за науку. С тех пор прошло не так уж много лет, сынок, и в психологии отцов не многое изменилось!
– Так ты хочешь поговорить со мной или просто выпороть? – упрямо спросил я.
– Я с превеликим удовольствием, – он захватил мою чёлку и запрокинул мне голову назад, глядя сверху вниз, – оттрепал бы тебя, как нашкодившего щенка, но боюсь, это бесполезно. Слишком хорошо помню себя в молодости. Но и оставить тебя без наказания не могу.
– Плохие оценки бывают у всех! Не делайте из мухи слона! Я постараюсь исправить…
Рука отца сжалась сильнее.
– Ты не постараешься, ты исправишь все двойки и тройки, – раздельно произнёс он. – Сроку тебе – две недели – вполне достаточно! После школы сразу идёшь домой – я лично буду за этим следить – и садишься за учебники! Вечером показываешь мне всё, что сделал. Никакого компьютера и телевизора, никаких прогулок, и давай-ка мне свой телефон!
