– Полагаетесь, – спросила она с интересом, – на мою честность?
– Вы меня оскорбляете, – сказал я с достоинством. – Полагаю, что вы уже на законном основании, как проигравшая, похвастаетесь своей уникальностью.
Она взглянула настороженно.
– Вы… догадались?
– Еще бы, – ответил я, не моргнув и глазом. – Это же очевидно. Разумеется, для тех, кто понимает и бдит.
Она покачала головой.
– Не думаю, что здесь есть кто-то еще… из бдящих. И что вы поняли обо мне?
Я понимающе улыбнулся.
– Аскланделла… Кто проиграл спор: я или вы?
Она кивнула.
– Хорошо. Тем более что вы почти догадались. Хотя не так и не о том, но все же… Да, я и есть империя.
– Вот как, – произнес я, стараясь оставаться тем же благодушным и покровительственным и не выказывать, насколько это меня шарахнуло, даже селезенка как-то болезненно сжалась, а может, это и не селезенка. – Что-то подобное я и подозревал, хотя и не знал, как это оформить в слова… Значит, империя?
Она кивнула, лицо спокойное, но теперь я рассмотрел на нем и налет легкой грусти, дочь императора не может позволить себе выказывать сильные чувства.
– Я сама не знала очень долго, – сказала она, – хотя в детстве чувствовала нечто… а потом эти странные сны о предначертании… но когда маги пришли во дворец и долго общались с моим отцом, а потом с моими наставниками…
– Вы поняли больше, – сказал я.
– Даже больше, чем… больше.
– Мне тоже трудно бывает объяснить свое, – сказал я.
В коридоре послышались шаги, голос Зигфрида, наконец распахнулась дверь, быстро вошли Альбрехт, а за ним осторожно Клемент и Сулливан с Мидлем.
Все четверо малость ошалели, увидев нас в креслах у камина и с фужерами вина в руках, словно ожидали застать драку. Альбрехт тут же зыркнул на блюдо с крошками от пирожных, поклонился и сказал не своим голосом:
– Ваше высочество, мы пришли по важному делу. Но вообще-то можем и в другой раз. Вообще-то да, это разумная мысль…
Клемент сказал поспешно басом, это прозвучало комично, будто слон пытался держаться мышью:
– Да-да, мы лучше попозже…
Я ответил небрежно:
– Ничего, мы тоже как раз обсуждаем с принцессой внутриполитические проблемы региона и глобальные последствия социальных сдвигов в сознании простого благородного сословия.
Клемент и Сулливан переглянулись, оба ничего не поняли, но на Аскланделлу посмотрели с уважением и даже опаской. Бобик тоже приоткрыл глаз, посмотрел на них, потом на Аскланделлу.
Она помолчала, мне показалось, что на меня взглянула с немым укором.
– Да, – проговорила она с неохотой, – именно сдвиги…
– Серьезные, – сказал я. – И весьма неожиданные.
Лорды смотрели то на нее, то на меня.
– Но значительные, – согласилась она.
– Хотя и медленные, – уточнил я.
– Зато осторожные, – добавила она. – Уверена, ваши лорды такого же мнения.
Альбрехт сказал поспешно:
– Конечно же, такого! Попробовали бы не такого! Его высочество бывает тяжеловат на руку в гневе. Вы еще не заметили?
Она посмотрела на меня вроде бы с опаской.
– Еще нет…
– Значит, у вас еще все впереди, – пообещал Альбрехт.
Она сказала вежливо:
– Тогда лучше покину вас, пусть его высочество отдохнет от серьезных разговоров, а то у него глаза какие-то… уже почти как у человека.
Они все склонились в почтительнейших поклонах и замерли, пока она неспешно, дочери императоров и даже королей все обязаны делать неспешно, шествовала к выходу.
Бобик посмотрел вслед, даже сделал движение приподняться и хотя бы проводить, но герцог Мидль уже забежал вперед и распахнул перед нею обе створки, поклонился еще раз, уже спине, и вернулся довольный и сияющий, как же, услужил даме, это так важно, так важно в наше рыцарско-галантерейное время.
