Она нахмурилась, но теперь уже повела взглядом по залу, ухитряясь даже не двигать головой.
– Многое мне знакомо.
Я изумился:
– Вы здесь бывали?
– Все сокровищницы одинаковы, – произнесла она свысока. – У отца тоже много подобных вещей из древних времен. Такие же книги, черепа, мечи, щиты, кинжалы, в которых его маги тщетно пытаются отыскать нечто волшебное.
– И что, не встречаются?
– Попадается, – ответила она почти равнодушно, – но это крупицы из груды мусора. Правда, никто не знает, мусор это или же просто вещи, к которым еще не подобрали заклятие?
– На методе проб и ошибок, – пробормотал я, – далеко не уедешь.
– А как иначе? – возразила она. – Слишком велик разрыв в знаниях.
Я посмотрел на нее с уважением.
– Вы это… усекаете? Вы правы, ваше высочество. Но тут фуксом и на удаче не пройти и даже не проехать. Хотя пролететь можно… Разрыв нужно заполнять шаг за шагом.
Она посмотрела на меня с сомнением, в котором я усмотрел и некоторое презрение к существу в штанах и с мечом в руке: как же, берется умничать, поверило, что царь природы и венец творения.
– Как заполнять?
– Шаг за шагом, – повторил я. – Даже шажок за шажком. Но уже без отступлений! А маги начинают всякий раз заново. Все, что маг сумеет наработать, теряется с его смертью. Мне все это знакомо, у нас было свое подобие магов, их называли йогами. Тоже, чего бы ни добились, умирало с ними… А вот алхимия… она нарабатывает знания! И каждое поколение учеников начинает не сначала, как нынешние маги, а с того момента, до которого добралось предыдущее поколение ученых-алхимиков.
Она задумалась, я с удивлением чувствовал, что в самом деле понимает разницу. И хотя я называл ее красивой, что значит дурой, даже сказал, что очень красивая, а это значит – полнейшая дура, но у нее другая красота, высокая, я бы сказал. Не возвышенная, это другое, пресное и неинтересное, а высокая, что ну никак не позволяет воскликнуть с восхищением превосходства «прелесть, что за дурочка!».
На столе, мимо которого проходим, одна из вещиц, размером и даже формой с большой палец, развернулась, как стрелка компаса, и указала на меня.
Я сделал шаг в сторону, она сдвинулась, продолжая упорно указывать на меня, а когда сделал еще шажок, тут же переменила положение, будто еще и кричит в не слышимом для меня диапазоне: вот он, вор, насильник и святотатец!
Аскланделла спросила шепотом:
– Только сейчас?.. А в прошлые разы?
Я ответил тоже тихохонько:
– Я тут вообще почти в первый раз.
– Почему?
– Своим алхимикам доверяю, а они уже взяли отсюда все, что их заинтересовало. Кроме моих личных вещей.
Она наблюдала, как я походил взад-вперед вдоль стола, провоцируя вещицу, наконец осторожно взял ее на ладонь. Тепла нет, вес обычный для сухой деревяшки, поверхность выглажена так, словно еще и покрыта лаком, но никакого лака.
Аскланделла посмотрела на меня с интересом.
– Вы точно таких не видели?
– Точно, – ответил я.
– Говорят, – произнесла она задумчиво, – древние вещи узнают людей своих эпох и подчиняются только им.
Я возразил:
– А как же колдуны?
Она пояснила нехотя:
– Колдуны находят к таким вещам не ключи, а отмычки. Таким древние вещи служат тоже, но служат плохо и быстро выходят из строя. Да и то отмычки удается подобрать к самым простым. Из подземелий достали немало удивительных вещиц, что принадлежали наверняка самым знатным людям. Пока еще никто не заставил их работать. Видимо, там недостает такого, как вы, ваше высочество.
