И, конечно, пара дней для того, чтобы постараться забить голову делами, делами, делами… И когда пустился в обратный путь, старался думать о Тоннеле, даже о Великом Тоннеле, который откроет такие исполинские и широкие перспективы, что сейчас даже их все не могу просчитать. Действую, скорее, по правилу: ввязаться в драку поскорее, а там видно будет…
На горизонте грозно и величественно заблистала крепость, похожая на выточенный из янтаря сказочный домик. Я перевел дыхание, здесь тоже куча дел, нужно за все браться самому… и только сейчас ощутил, что не осталось впечатлений от строительства тоннеля. Только потные спины, груды каменных глыб по обе стороны от черного входа в каменную стену, да жидкий суп с бараниной…
Янтарная крепость вырастала с каждой минутой, мы неслись через встречный ураган, я увидел наконец, насколько она огромна, настоящий горный массив с широкими трещинами, отгородившими стены от главного дворца.
Народу за двое суток прибавилось чуть ли не вдвое. На подводах беспрестанно везут горы битой дичи, мешки с зерном и мукой, окорока, это в объемные подвалы, дефы постарались, во двор загоняют скот на убой, плотники уже поставили несколько строений для вспомогательных работ, а столяры во дворе вытесывают достойную такого дворца мебель.
Меня встретили радостными воплями, я с подозрением прислушался, но, к моему удивлению, кричат довольно искренне. Как-то странно услышать в адрес власти доброе слово, тьфу-тьфу, подольше бы так…
Я отдал повод Зайчика конюхам, Бобик умчался проверять меню на кухне, я посмотрел на окна своих покоев, там Лоралея… Мимо прошмыгнул священник из тех, что прибыли с Великим Инквизитором, я ухватил его за плечо.
– Погоди, брат. Отец Дитрих где сейчас?
Он посмотрел с сочувствием в мое взволнованное и, боюсь, смятенное лицо.
– Он занят… Если нужна помощь, я обучен. Могу принять исповедь, могу снять душевные муки…
– Молод ищщо, – ответил я грубо, злой, что по мне видно мое состояние, – гроссграфов исповедовать. Дорасти хотя бы до епископа. А лучше – до архиепископа.
Он потупил взор.
– Прости, брат. Мне показалось, что душа твоя очень неспокойна, и очень захотел помочь… Прости.
– Да ладно. Где отец Дитрих?
Он кивнул в сторону одинокой башни.
– Он там в подвале.
Я удивился.
– А что там интересного?
Священник взглянул с укором.
– Работа… Ваша светлость поощряет алхимиков да еретиков, а отец Дитрих их уничтожает.
– Гм, – пробормотал я. – какое-то недоразумение… Пойду посмотрю.
Священник сказал мне вдогонку:
– Туда нельзя! Там священная инквизиция!
– У нас светское государство, – отрезал я. – А хозяин в нем, по праву развитой демократии, я один.
Дверь от моего пинка распахнулась с треском. Я так торопился в подвал, видимо – пыточный, что едва не покатился по стертым ступенькам. Снизу тянет дымком и сладковатым запахом горелого мяса.
На стенах заплясали багровые отблески, я торопливо обогнул угол, перед глазами распахнулся во всей мерзости отвратительный пыточный подвал: на стенах железные крюки и клещи, в широкой жаровне груда пурпурных углей, суровый мужик накаляет до вишневого цвета металлический прут, а отец Дитрих спиной ко мне склонился над растянутой на дыбе женщиной и что-то спрашивает негромким требовательным голосом.
Он обернулся на стук моих сапог, глаза его перехватили мой взгляд, на губах появилась горькая усмешка.
– Не нравится, сэр Ричард?.. Но кто-то эту работу должен делать… Идите сюда, послушайте…
