– Преклонял ли я колена пред успехом? – закричал он. – Склонял ли я когда голову? О милосердный Повелитель! О Судия Израилев! О Отец царствующих! Услышь же притчу о блудном сыне! Отец, я согрешил перед Небом и Тобой, я не достоин больше называться Твоим сыном! О обжора! О блудливый пес!
– Клянусь светом Евангелия, граф Ричард, то, что я пел, чистая правда! – сказал Бертран, все так же осклабляясь и тоже кусая себе ногти.
Его голос остановил Ричарда. Он обернулся, сверкнув на него глазами.
– Эх ты, школьный рифмоплет! В этом единственная твоя заслуга, да и та не вполне тебе принадлежит. Твои шутки – вздор, твой трагизм – кошачье мяуканье, но твои новости, приятель, – слишком богатый материал для твоего горла, этого стока нечистот! Трагизм?! Нет, похуже: комизм!.. О небо! Ну, слушай же теперь!..
И, в горьком сознании позора, он начал изображать пальцами:
– Вот тут двое: отец – по воле самого Господа Бога – и сын – по воле своего отца. И молвит отец: «Сынок! Ты – потомок королей. Возьми себе в жены эту женщину, она – тоже царской крови. Возьми, ибо я в ней больше не нуждаюсь». И вот тихонько вылезает изнутри шатра белая тряпица; заметь, откуда она появилась! Сын преклоняет перед ней колени. – «Согласна ли ты взять в мужья моего сына?» – говорит отец. – «Да, душа моя!» – отвечает она. – «Смотри, он все равно что мой портрет», – говорит отец. – «Все же лучше, чем ничего», – говорит она… Милостивый отец, коленопреклоненный сын, сговорчивая дама! Соглашение состоялось и – конец делу!
И Ричард снова захохотал, закинув голову и глядя в сизосерое лицо неба. Затем он вдруг, как молния, сорвался с места и схватил Бертрана за горло. Тот повалился навзничь с подавленным криком, а Ричард пришпилил его к земле.
– Бертран! Лающий пес! – проскрипел он. – Паршивая собака в моей своре! Если твое рычанье – правда, ты оказал мне и всем моим такую услугу, какой и не подозреваешь. А мне нетрудно сделаться первым богачом во всем христианском мире. Ну, ленивый трус, ты ведь дал мне свободу!
И Ричард вскинул вверх ликующими глазами, бросая свою работу над горлом собеседника.
– Да нет же, нет, Бертран, это неправда! – кричал он, тряся его, как крысу. – Но если это неправда, я вернусь, Бертран!
Вернусь – и вырву твою лживую горловину из ее помещения, а твоим гнилым сердцем накормлю Перигорское воронье!
На губах у Бертрана показалась пена, но Ричард не давал ему пощады.
– Да, коли так, – продолжал он, скрежеща зубами, – я намерен покончить с тобой! Если б только мне не нужно было еще кое-чего от тебя добиться, мне кажется, я тут же и прикончил бы тебя. Но скажи: откуда у тебя эти новости? Говори сейчас: не то мигом очутишься в аду!
Ричарду пришлось дать Бертрану немного приподняться, чтобы добиться ответа, что эти сведения он получил от графа де Сен-Поля. Нужды нет, что это была неправда: при упоминании этого имени в голове у Ричарда помутилось. Весьма смахивало на то, что это было дело Сен-Поля: ему был прямой расчет.
Но на том же основании Сен-Поль мог оказаться и лжецом. Ричард видел ясно, что, во всяком случае, ему необходимо разыскать Сен-Поля сейчас же.
– На коня! На коня, Гастон! – закричал он на весь двор.
На поднятый им гвалт, который одинаково мог предвещать и убийство, и пожар, и разбой или же грех против Святого Духа, сбежалась целая толпа челядинцев.
– На коня, Беарнец, на коня! Где, черт его подери, может быть этот Гастон?
