– Нет, повелитель мой! Раз проснулся в тебе человек, ты никогда не перестанешь быть им. Ты отправишься туда, потому что ты – сын короля, а я буду молиться о новом короле.
Так она возражала ему, а он судорожно рыдал, прильнув лицом к ее коленям. Она уж не плакала. С сухими глазами целовала она его, с сухими губами пошла спать.
«На этот раз он сказал Да, – поясняет нам аббат Мило. – Но лишь гораздо позднее узнал я, какой ценой ей это досталось».
На другое утро он уехал. Она смотрела ему вслед.
Глава II
О том, как красавица Жанна пожертвовала собой
Для пустяков всегда найдется досуг, а наши мудрецы бросают и нужное дело, когда оно надоест им.
Граф Ричард Пуату, раз уже порешив, еще с вечера исповедался: ему нужно было выехать с зарей, когда петух только что запоет, а до того еще успеть приобщиться Святых Тайн. Он так и сделал, даже прежде, чем утреннее небо приняло серенький предрассветный оттенок. Граф был в латах, в полном вооружении, в своем красноватом плаще из леопардовых шкур, уже опоясанный мечом и при шпорах. В притворе часовни один сквайр[12] держал его щит, другой – шлем, а конюх прогуливал коня. Священнодействовал аббат Мило, а прислуживал ему гнусавый мальчуган. Граф преклонил колени пред алтарем, освещенным двумя тонкими свечами.
Не успел священник начать службу, как Жанна Сен-Поль, которая не спала всю ночь, прокралась в часовню. На голове у нее было покрывало, держалась она прямо. Войдя, она опустилась на колени, и, вытянув руки в уровень с подбородком, сложила их так, что кончики пальцев указывали на небеса, куда летели и ее помыслы. Так, словно застывшая в молитве, она оставалась во все время совершения таинства, не шелохнувшись даже в ту минуту, когда, при вознесении Святых Даров, Ричард пал ниц на землю. Казалось, и она безмолвно приносит свое собственное сердце в жертву Богу и в знак благоговения.
Граф приобщился Святых Тайн. Он был человек очень религиозный: на всякое дело он отправился бы скорей без меча, чем без благословения Божия. Жанна видела, как спокойно принял он причастие. Она была в возвышенном настроении и стояла неподвижно, как статуи святых, но как только кончилась обедня, и Ричард принес благодарственную молитву, она удалилась от него в темный угол.
Он прошел мимо нее к выходу, задев по дороге концом своего меча за край ее платья. Она не слышала его шагов – он ступал тихо, словно кошка, – но почувствовала прикосновение меча и вздрогнула.
Ричард понесся вскачь со двора.
Пока аббат Мило бормотал свои благодарственные молитвы, Жанна вышла из своего уголка, чтобы поговорить с ним. Он об этом и сам догадался, не нуждаясь во взгляде, которым она подозвала его из-под своего покрывала. Он сел у алтаря Сен-Реми[13], она опустилась на колени рядом с ним.
– Что? Ладно, дочь моя? – спросил Мило.
– Думаю, что ладно, – ответила она.
Аббат – старичок с красным лицом и слезящимися глазами, подверженный насморкам, – отверз свои уста и изрек разные умные речи, какие только знал. Он поднял указательный палец кверху, словно коготь, и принялся чертить им в воздухе какие-то таинственные знаки.
– Послушайте, что я вам скажу! – начал он. – Я вам скажу, что вы поступили хорошо, и всегда буду утверждать это. Этот великий принц, которого я люблю, как родного сына, не для вас, но и не для других. Нет, нет! Он уже женат.
Мило надеялся озадачить ее, но старый проповедник ошибся: Жанна была слишком удручена своим горем.
