– Где?
– Не знаю, посмотрим. Найдется где. В Мулен Руж хотя бы.
– Мулен Руж? – меня передернуло. – Точно, он же на Монмартре.
– И мы на Монмартре, – заметил он. – Значит, пора идти.
– Мы правда пойдем в Мулен Руж? – спросила я шепотом, не поднимая на него глаз.
– Давай сначала поднимемся до Сакре-Кёр, я вознесу хвалу Богу за то, что эти шесть дней кастинга меня не убили, а потом посмотрим. Может, на Пигаль свернем. Хотя, кажется, тебе там не очень уютно будет? Раз тебя и Мулен Руж пугает? – он копался в рюкзаке, выуживая оттуда по очереди тренировочные футболки, гетры и эластичные бинты странного вида.
– Почему ты совсем не знаешь французский, а географию Парижа помнишь так хорошо?
– Так я был здесь, – удивленно покосился он на меня, – я много раз был в Париже. А уж Монмартр – самый знаменитый его район, согласись.
– Соглашусь. И что, на Пигаль ты тоже был?
Он прекратил поиски в рюкзаке и обернулся на меня хитро, удерживая улыбку.
– А что?
– Мммм… ничего, просто спрашиваю. Вполне в духе артистов балета.
– Не помню, чтобы там были какие-то артисты балета, кроме нас, – ответил он весело.
– Кроме вас?
– Ну да, мы же с Академией ездили сюда на гастроли, – Джонатан мечтательно отклонился назад и даже присел на корточки, нежно обняв руками колени. – Хорошее было времечко! Вообще на гастролях мы всегда слушались педагогов и ходили строем, как утята. Но в Париже мы вдруг поняли.
– Что же вы тут поняли?
– Что мы в Париже! – он закатил глаза. – Город любви! А мы такие молодые! Русский балет! Академия Вагановой! Les rois du monde!
Он снова обернулся на меня, и радостная улыбка его слегка поблекла.
– Эй, Марта, а что у тебя с лицом?
– Ничего, – сказала я старательно.
– Действительно ничего, – согласился этот король мира, – ты как-то совсем не реагируешь, как будто я финансовые новости из Яндекса вслух читаю.
– Я вообразила ваш десант балерунов на Пигаль.
– Мы – танцовщики, – он вскочил на ноги и тряхнул меня за плечо, – а вот ты, Марта, ханжа.
Постоял пару секунд, глядя близко мне в лицо и не убирая руку с плеча.
Это был первый раз, когда он коснулся меня, не считая самого первого утра в Париже. Тогда мы проснулись очень рано оба, и Джонатан смотрел, как я причесывалась, а затем попросил потрогать мои волосы.
– Пойдем уже гулять, – он легко убрал руку, сгреб с кровати ключ от номера и повернулся к двери. – Пойдем гулять на Монмартр.
– Может быть, в центр? – сказала я все-таки.
– В центр успеем, туда вечером можно. Кстати, надо успеть купить еду, а то опять все закроется в шесть. Я тебя подожду в магазине, который за углом, хорошо?
Когда я зашла в магазин, Джонатан, взъерошившись и размахивая руками, подпрыгивал перед продавцом. Это было так смешно и так похоже на кино про русских туристов, что я молча прислонилась к полке и еще с минуту наблюдала за ним.
– Дайте сметану! – кричал он. – Месье! Поймите меня! Я танцор! Мне нужна сметана! Вон та одна штука за девяносто шесть центов!
Продавец с истинно французским спокойствием любезно глядел на взъерошенного Джонатана и кивал в паузах. Слово сметана он, конечно же, не знал. Я и сама не знаю, что у парижан вместо сметаны. Сливки, скорее всего.
– Добрый вечер, – сказала я, выглянув в паузе из-за стеллажа, – месье просит вас дать ему сливки с верней полки.
– Бонжур, мадам, – с явным облегчением выдохнул мальчик за прилавком, – какая цена?
– Девяносто шесть.
