Рильке жив. Воспоминания. Книга 1 - страница 3
Париж, яркий, шелковистый, поблекший раз и навсегда, до неба и вод, до сердцевины цветов, под слишком знойным солнцем королей.Париж в мае с его белыми конфирмантками, которые, поблёскивая вуалями, проплывают сквозь окружающих, как маленькие звездочки, у которых есть свои орбиты и сердца, ради которых они возносятся, движутся и сияют.Я думаю о Мальте Лауридсе Бригге, который полюбил бы все это так же сильно, как и я, если бы ему было позволено пережить время своего великого несчастья.
С этим настроением связано и письмо, которое Рильке написал Кларе 19 июня 1907 года, вернувшись в Париж после почти годового отсутствия (большую часть времени он провел на вилле «Дискополи» [Villa Discopoli] на Капри):
…Не знаю, почему на этот раз мне так трудно освоиться и прижиться. Район неплохой, и всё же это снова Париж, который поглотил Мальте Лауридса.
Принципиальное значение имеют и следующие строки, которые Рильке написал днем позже Юлии баронессе фон Нордек-цур-Рабенау:
…Париж, которым я так восхищаюсь и который, я уверен, мне придется пройти, как проходят школу, – это всегда что-то новое, и когда он даёт почувствовать своё величие, свою едва ли не безграничность, он наступает на человека ещё более безрассудно и превращает его в такое полное ничто, что приходится начинать всё с самого начала, смиренно и горячо искать жизнь…
Но только в январе 1909 года, в своей новой квартире в отеле «Бирон», Рильке приступил к работе над окончательным вариантом «Записок», которые он завершил в феврале 1910 года. О том, какое огромное значение имела эта работа для всей жизни и творчества Рильке, свидетельствует письмо, которое он написал из Парижа своему издателю Антону Киппенбергу 2 января 1909 года по поводу своей рукописи:
…Я мог бы рассказать вам о ней так много прекрасного. Иногда мне кажется, что я умру, когда книга будет закончена: все тяжесть и сладость сливаются воедино на этих страницах до самого конца, все так определенно и в то же время так неограниченно в своем внутреннем преображении, что у меня возникает чувство, что я буду продолжать расти вместе с этой книгой, все дальше и всё увереннее, за пределы всякой смертельной опасности.…И если я так спокойно думаю о том, что после этой работы меня больше не будет, то это потому, что я еще не смею обещать себе всю полноту, которую я постепенно обрету с этим творением: ведь сейчас я созидаю (это несомненно, даже если я переоцениваю многое другое) внушительную, непреходящую прозу, с которой я смогу совершить исключительно все. Как было бы чудесно идти дальше или начинать каждый день заново, выполняя безграничную задачу всей жизни…
Следующее его пребывание в Париже длилось, с несколькими перерывами, с конца февраля 1913 г. до конца июля 1914 г. Оно было не слишком плодотворным для творчества поэта и резко оборвалось с началом войны. Только в последние месяцы войны он, кажется, снова почувствовал тоску по Франции. Он снова стал интенсивно изучать французский язык. Самое раннее из его французских стихотворений – если не принимать во внимание отдельные легкомысленные попытки довоенного периода – отмечено как «Мюнхен 1918». Письмо, которое он написал фрау фон Мутиус 15 января 1918 года, представляет особую важность для понимания его нового отношения к французскому языку:
Какая удача, – писал он корреспондентке, которая в разгар войны подарила ему несколько французских переводов его стихов, – иметь возможность дать этой самодостаточной и уверенной в себе речи свой собственный опыт, чтобы в какой-то степени ввести ее в сферу общечеловеческого. Я часто представлял себе, что пишущий по-французски может оказаться в положении человека, работающего словно наперекор, так сказать, против движения речи: ведь она почти всегда сильнее индивидуального противостояния, вступить в нее – значит подчиниться ей, но каким превосходством и какой независимостью она вознаграждает это сговорчивое сотрудничество. Она придает академический характер, если можно так выразиться, приношению, которое сформировано и вписано в нее, но, поступая так, она на самом деле придает всему этому облик великодушия и понимания…