– Зря ты оставил амулет дома сегодня, – прошептал Ромул. – Может быть, болтайся у тебя золотой фаллос на шее, не стал бы болтаться тот, что между ног.
– Кончай прикрываться, – вымолвил, задыхаясь от смеха, Рем. – Лучше повяжи на свою штуковину волчий ремешок – то-то и между ног у тебя заведется волчья сила.
Насмеявшись досыта, близнецы отстали от него, и вся троица снова принялась гоняться за визжавшими девушками.
* * *
Как близнецы и предвидели, это происшествие сделалось предметом разговора во всем Риме. В тот же вечер отец Потиция обсуждал его в кругу самых близких – со своей женой, сыном, дочерьми и сестрами.
– Три юнца, обнаженные, если не считать волчьих шкур и масок, прикрывающих их трусливые лица, бегали по Семи холмам, пугая всех, кто попадался на их пути, – возмутительная наглость, вот как это называется!
– Неужели никто не попытался их остановить? – спросила мать Потиция.
– Несколько старейшин решились было сделать им замечание, но мерзавцы стали кружить вокруг бедных стариков со звериным воем и напугали их до полусмерти. Ну а когда им на помощь пришли мужчины помоложе, негодяи сбежали – их и след простыл.
– Но как они выглядели, муж? Неужели их никто не мог опознать?
– Мне-то откуда знать, я их не видел. А вы?
Потиций отвел глаза и промолчал. А когда одна из дочерей заговорила, нервно прикусил губу.
– Я видела их, отец. Шла навестить подругу на Виминал, когда они с воем и рычанием пронеслись через деревню.
Лицо отца одеревенело.
– Кто-нибудь из них приставал к тебе?
Она покраснела.
– Нет, отец! Разве что…
– Говори, дочка!
– У каждого из них было что-то вроде ремня, по-моему, узкая полоска, вырезанная из волчьей шкуры. Они щелкали этими ремешками в воздухе, как маленькими кнутами, и… И они…
– Продолжай!..
– Всякий раз, когда они встречали девушку или молодую женщину, они ударяли ее этим ремнем.
– Ударяли?
– Да, отец. – Она покраснела еще больше. – По груди.
– И тебя, дочка, тоже ударили по груди?
– Я… Я не помню, отец. Это было так страшно, что я ничего не запомнила.
«Лгунья!» – захотелось сказать Потицию. Сам-то он отчетливо запомнил этот момент и ничуть не сомневался, что сестрица тоже запомнила, поскольку, когда Рем хлестнул ее по груди, она ничуть не испугалась, а сама погналась за ним, норовя шлепнуть по голому заду.
Ему едва удалось скрыть ухмылку.
Отец Потиция покачал головой:
– Как я уже говорил, это возмутительно! Но еще возмутительнее то, что не все разделяют наше негодование.
– Что ты имеешь в виду, отец? – спросил Потиций.
– Я только что говорил со старшим Пинарием. Похоже, что это происшествие его забавляет! Представь себе, он говорил, что возмущаются случившимся только занудные старики, а молодые люди завидуют этим диким волчатам, да и девушки от них без ума. Ты ведь не завидуешь им, правда, Потиций?
– Я? Конечно нет, отец.
Потиций нервно коснулся амулета на шее. Он надел его, как только вернулся домой в тот вечер, желая, чтобы Фасцин был рядом с ним. Сейчас он успокоил свою совесть мыслью о том, что не так уж и солгал отцу, – не может же человек завидовать сам себе.
– И ты, дочка, не восхищаешься этими смутьянами, правда?
– Конечно нет, отец. Я презираю их!
– Хорошо. Другие могут хвалить этих дикарей, но наша семья обязана соответствовать самым высоким требованиям. Потиции показывают пример всему Риму. Вообще-то, так должны вести себя и Пинарии, но я боюсь, что наши родичи забыли о том, какие обязанности накладывает на них высокое положение. – Он покачал головой. – Но вот ведь что интересно – беспутных мальчишек было трое. Насчет двоих волчат сомневаться не приходится, это Ромул с Ремом. Но кто третий? Какого невинного юношу эти паршивцы, приемыши свинопаса, втянули в свою отвратительную игру?
