Перешибать лозу оказалось трудней, чем рушить глину, но Катон без устали работал мечом и в конце концов вырубил в оплетке дыру, позволившую ему начать дырявить плотный слой наружной обмазки. Миг, другой – и мрак каморки пронизали первые полосы света, а воодушевленный юноша с еще большим энтузиазмом принялся расширять проем. Когда брешь показалась ему достаточной, он наклонился и подтащил к ней центуриона.
– Полезай первым, малый, – встрепенулся Макрон.
– Командир, мне проще пропихнуть тебя сзади, чем шарить потом в темноте.
– Ладно, толкай.
С помощью паренька Макрон просунул в отверстие руки, плечи и голову. Сверху на него что-то посыпалось. Он стал отплевываться, и тут кто-то заехал ему сапогом в бок.
– Эти поганые германцы уже сквозь стены лезут! – послышался чей-то голос.
– Полегче, ребята! Я свой!
Сильные руки выдернули его из дыры, а спустя мгновение и паренек стоял рядом с ним, стряхивая с себя пыль и грязь. Легионер, наградивший Макрона пинком, нервно сглотнул:
– Командир, я…
– Ничего страшного, сынок, все в порядке. Отведи-ка нас лучше к трибуну.
– Есть, командир.
Легионер поддержал Макрона с одной стороны, Катон – с другой, и вся троица поплелась мимо задних шеренг удерживавших подступы к деревенской площади римлян. Вителлий вместе с трубачом и знаменосцем когорты стоял на крыльце дома вождя.
– Остановитесь-ка, парни, – велел Макрон и, неуклюже выпрямившись, отдал трибуну салют.
– А! Макрон! Значит, ты все еще с нами? А мне сообщили, что варвары с тобой разделались. С тобой и с твоим пареньком.
– Они попытались, но обломали зубы.
– Вот и прекрасно. Но рана у тебя, смотрю я, нешуточная. Скверная рана. Надо ее поскорее промыть и перевязать. – Трибун ткнул пальцем в дверь дома. – Там лекари. Они, конечно, сейчас очень заняты, но, думаю, не оставят тебя без внимания. Скажешь, что я велел для начала смыть с тебя все дерьмо. – Вителлий поморщился.
– А где моя центурия, командир?
– Удерживает с другими ворота. – Вителлий посторонился, давая пронести в госпиталь очередного раненого. – А всех здешних ублюдков я велел вытолкать из деревни взашей. У меня слишком мало людей, чтобы отвлекать их на охрану этого стада.
– Как обстоят наши дела?
Вителлий нахмурился и ответил не сразу.
– Не лучшим образом. У нас осталось менее трехсот боеспособных солдат. Германцы господствуют на пяти улицах. Правда, остальные подступы к площади перекрыты огнем и мы все еще удерживаем часть стены.
– Сможем ли мы продержаться до прихода Веспасиана?
– Может быть. – Вителлий пожал плечами. – Во всяком случае, пока пламя за нас. Сейчас они давят, мы их отбрасываем. И будем отбрасывать, если фронт не расширится, иначе… – Он покривился и смолк.
– А что будет, если огонь подойдет к нам?
– Тогда мы отступим к главным воротам, а там уж прикинем, не выйти ли нам наружу. Туда, где нас очень ждут.
«То есть у нас два варианта: сгореть или потерять потроха, – подумал Катон. – Интересно, что лучше?»
– Ладно, Макрон. – Вителлий вздохнул. – Мне надо идти. А ты займись своей раной.
– А как насчет меня, командир? – спросил Катон, испугавшись, что все его сейчас опять бросят.
Вителлий опять поглядел на Макрона.
– Твой «насчет меня» может пока охранять твое знамя, центурион, – сказал он, коротко усмехнувшись, и быстро сбежал по ступеням.
Трубач и знаменосец когорты молча последовали за ним.
– Да, командир.
Макрон мрачно улыбнулся и протянул Катону штандарт.
