Читать онлайн Ирина Маликова - Ришка и Перунов цвет

– Ой ли, ой ли, чужачка-чудачка приехала, то-то дождь с утра землю полил! Неужто счастья своего в Купальскую ночь сыскать хочешь?

Напрасно я надеялась до вечера остаться незамеченной. Чересчур долго в городе жила, поглупела девка, нюх к деревенской жизни потеряла…

И ведь приехала в бабушкин дом засветло, до выгула коров, и ворота тяжелые деревянные, за которые машину загнала, легко отворились, не издав ни скрипа, ни треска, мне и сил то прилагать не пришлось!

А таки заметили…

Впрочем, нет тут ничего удивительного! Маруська с детства росла достойной преемницей "войск сплетни и скамейки", не дававшим житья всем непутёвым девицам нашей деревушки.

Я, разумеется, средь своего поколения возглавляла сей список…

– А ты, Маруся, погляжу, больно о моем счастье печёшься! Уж сколько лет знакомы, а ты все туда же! Не бережёшь себя, змеюка ты подколодная!

Девушка лишь зашипела, губы, подведённые алой помадой, презрительно изогнулись. Красивая она девка, тут спору нет: белолицая, чернобровая, и волосы им под стать через покатые плечи толстой косой свисают. Фигура ладная – что спереди, что сзади есть, где глаз задержать, но характер… Но мужики табунами за ней бегают, языки друг другу затаптывают.

Кумушки соседки с детства нас с ней ровняли, да всë не в мою пользу. Не так стройна была, не так миловидна, да и русая коса смотрелась тускло на фоне Маруськиной черной гривы.

Лет десять мне было, когда мы с родителями в город перебрались, но я у деда и бабушки тут часто бывала, особенно как старше становилась – каждые выходные ездила!

А сравнивать всё не переставали, а уж когда узнали, что я в единоборства подалась, да успехов там добиваться стала….

Уже ни камушек тех в живых нет, ни дедушки с бабушкой, а Маруська вознеслась от многолетней похвалы, оперилась, и теперь всякий раз их дело продолжать пытается.

Безуспешно, правда…

– Ох, Ришка, ты бы помягче была, посговорчивей, а то тридцатник скоро стукнет, а ты всë в девках ходишь!

– Ты права, Маруська, непутëвая я, как ни глянь. А у тебя-то каково оправдание? – спросила я, невинно улыбнувшись.

Маруська вспыхнула да ногой притопнула – да так, что едва не расплескала молоко из трехлитрового бутыля, который в руках держала!

– Ты, Ришка, учти: под ногами у меня сегодня не путайся! На костëр да на речку хочешь – приходи, но в поисках мне не мешай, не то…

– Погоди-погоди, в поисках? – Я, как ни сдерживалась, таки прыснула. – Уж не цветок папоротника ты отыскать вознамерилась? Фу ты, ну ты, Маруська, седина в косу, а всë в сказки веришь!

– Я тебя предупредила! Мне баб Фëкла сказала, что сегодняшняя ночь для меня в алый окрашена, стало быть, повезëт мне! Помешаешь – несдобровать тебе!

– То-то и грозишься ты мне, стоя на другой стороне улицы! Или просто подойти не можешь? Так-то оно так, ворота из рябины сбиты, всякую нечисть отпугивают.

Маруська задрала нос и была такова, а я, посмотрев ей вслед, закрыла ворота и вздохнула, наконец, полной грудью. Дом, милый дом. Квартира в городе так и не стала мне родной, зато стоит приехать сюда, стоит ступить за порог – как все тревоги испаряются, словно роса под лучами теплого солнца!

Правда, этим летом всë иначе, и возврата к былым временам, увы, не будет…

Я прошла вдоль заросшего травой огорода, мимо ныне пустующих сараев и клеток, где еще в том году жили кролики да куры, и сердце сжалось от внезапно нахлынувшего горя.

В конце прошлой осени не стало бабушки – она просто легла спать и больше не проснулась, и дед, не выдержав тоски по той, с кем прожил шестьдесят два года, ушёл вслед спустя каких-то четыре месяца. Дом этот на маму был оставлен, но она на меня его отписала, сказала тяжело ей в него возвращаться, близка она была с родителями…

Для меня приехать сюда тоже стало испытанием. Еще месяц назад я не представляла, как приеду и не увижу бабушку, кормящую кур, и деда, подвязывающего помидоры на грядках. Но вдруг поймала себя на мысли, что коли не вернусь, коли предам это всë забвению, позабуду и прививших мне любовь к родной земле.

А потому приняла решение перебраться сюда.

Деревня у нас развитая, поля засеваются, много средств вкладывается в развитие сельского хозяйства, есть газ, водопровод и, что главней всего для моей удалённой работы – интернет, так что…

– Принимай, Домовой-Дедушка, буду я теперь с тобой жить-поживать, – сказала я и поклонилась, едва переступив порог дома, и первым делом достала из пакета угощение. – Вот тебе молоко да краюха хлеба, да конфеток возьми. До бабули мне далеко, но буду стараться, так что не серчай, если что не так сделаю.

Распаковка вещей да облагораживание заняли добрых четыре часа, и наведя, наконец, порядок, я уже собиралась лечь подремать, чтобы вечером свежее быть да не уснуть у костра еще до полуночи, как вдруг со двора послышался лязг калитки и шаркающие шаги, а спустя несколько мгновений дверь в дом отворилась.

Я закатила глаза и пошла встречать гостя. При всей моей любви к деревенскому образу жизни, эту традицию – вход в чужой дом без спроса – я пресеку на корню!

С завтрашнего дня, а то сейчас уже куда в шею гнать, не красиво…

– Здорова будь, девица! Принимай гостью и дары к столу своему!

– Проходи, баб Фёкла, располагайся. Ну и нанесла ты, к чему?!

– А как мне хозяюшку новую привечать прикажешь? Негоже с пустыми руками-то в гости идти!

Старушка была маленькой и юркой, с виду – килограмм пятьдесят сухостоя, а то и меньше, а сил столько – с быком осерчавшим ладу даст! Я забрала бутыль молока да миску яблок и понесла на стол, а бабулька всё на месте стояла.

– Ты почему у порога всё, не проходишь? – крикнула я из кухни.

– Зацепилась за гвоздь в лутке, девонька, помоги-ка.

Странно, что я не зацепилась, я ведь выше, да и в плечах куда шире. Пришлось повозиться, невесть откуда взявшийся гвоздь прямо-таки прошил рукав тёмно-зелёного платья старушки, и после извлечения на нём осталась неприглядная дырка. Однако гостья, казалось, и вовсе позабыла о своей беде, то и дело оглядывалась, осматривалась, будто отыскать чего хотела.

Меня это насторожило, однако же виду не подала, лишь посетовала, что такая неприятность случилась.

– Не кори себя, девонька, осерчал на меня домовой ваш, давно осерчал, не по нраву я ему, вот и не впускает меня.

– Да быть того не может, совпадение это…

Старушка вперилась в меня острым взглядом, и улыбка её стала дерзкой, с хитринкой, как у базарных цыганок.

– Нежели не слыхивала ты, что болтают в округе? Ведьмой меня кликают, колдуньей. Вижу, по лицу вижу, нет в тебе веры в чудеса да магию.

– Отчего же нету, есть. Верю и в духов домашних, и в духов природы, во многое верю, а в людские пересуды – нет. Кумушки, если помнишь, и обо мне языками чесали, да всё больше ересь всякую.

Но хоть говорила я весело, на душе как-то тяжко стало, тревожно. Слышала, многое говорили о баб Фёкле: и что черти у ней в сенях под свечами танцуют, и что те, кто в немилость к ней попадают, исчезают потом бесследно. Бабушка всегда учила гнать от себя мысли чёрные, но коли подумать…баб Фёкла ведь ни разу на моей памяти к бабушке в гости не приходила…

Что ж сегодня повадилась?..

– Пойдёшь вечером на гуляния? – скрипучий голос гостьи вырвал меня из раздумий, и я растеряно кивнула. Баб Фёкла положила сморщенную руку поверх моей, моё тело отозвалось табуном мурашек, что соседка, как видно, расценила по-своему. – Неужто руки у меня холодные, ягодка?

– Есть немного. Схожу, погуляю, если не усну раньше. Хотела лечь поспать как раз перед твоим приходом…

– Ну тогда пойду я, отдыхай! Вечер сегодня особенный, глядишь, и отыщется то, чего ты совсем не ждёшь, – добавила гостья хитро, постучав по моей руке.

Я скептически хмыкнула.

– Уж не про мифический папоротник ты мне говоришь? Маруську уже надоумила искать его, так и меня заодно? Ну нет, на пути этой фурии я не встану, больно надо! Я сегодня не в настроении биться, особенно за сказки-рассказки.

Баб Фёкла потянулась ко мне, и вновь появилось тревога и холод, будто меня изнутри ледяной водой окатило.

– Маруська получит ровно то, что на роду у ней писано, дурная она, хоть и нет в том вины её. Тебе же, Ришка, обязательно сегодня прогуляться нужно. Ночь будет дивная. Многое увидишь, да и услышишь, коли к тому готовой будешь. И ещё…

Внезапно раздавшийся с кухни грохот прервал старушку, а я сама словно очнулась от какого-то наваждения! На мгновение отвернувшись, будто могла из коридора увидеть, что там стряслось, хотела было распрощаться с соседкой…но её рядом не оказалось!

Теперь уж мне стало действительно не по себе. Прошло не больше мгновения, и я не услыхала ни её шаркающих шагов, ни лязга замка от калитки, а кожа всё ещё хранила прохладу от прикосновения загадочной гостьи…

Выглянув, на всякий случай, за дверь и убедившись, что в доме я одна, на нетвёрдых ногах пошла на кухню и обомлела: на деревянном полу, среди стекла от разбитой банки, в белой луже растекающегося молока, валялись почерневшие яблоки…

День прошел, а за ним и вечер подоспел, и пришло время собираться на гульки, только вот мысли мои бродили вокруг гостьи нежданной да яблок черных. И лишь то, что они всë также лежали в ведре за домом, было доказательством, что случившееся мне не привиделось, не приснилось на усталую голову.

Как ни пыталась следовать бабушкиным заветам, не могла отогнать дурных мыслей. И что странно: как в доме лежала – так покой на душе был, но стоило порог перейти, на землю ступить да ветру чистому лицо подставить, так тревога появлялась неконтролируемая, да неуютное чувство, будто кто-то незримый за мной наблюдает! Оттого и старалась я не выходить, да еще и окна везде окромя своей комнаты позакрывала.

Да только как стали сумерки опускаться, проснулось во мне упрямство родовое: что же я, современная девка, завоевавшая не один десяток золотых кубков да медалей в соревнованиях, бабку дряхлую испугалась! Тьфу, позорница трусливая! И что же теперь, лечь спать с оберегами да иконами в охапку, и позволить Маруське в этот час язык распускать про меня пред деревенской молодёжью?

Да дудки!

В голове установка хороша была и ясна, как день Божий, да только на задворках сознания всё ж осталось понимание, что чертовщина какая-то со мной приключилась, и, как ни храбрись, а меры принять лишним не будет.

Выдохнув и на мгновение прикрыв глаза, сбегала во двор снять с верёвки льняное платье, что простирнула по приезду. Пока оно было влажным, разложила его на доске да прогладила, а вывернув и повесив на тремпель, любовно провела рукой по алой вышивке на ткани цвета слоновой кости. Бабуля самолично вышивала, а платье сшила местная мастерица, которая сейчас, правда, в город уехала.

Длинное, прямое, верх закрытый, расшитый, рукава по локти, да поясок алый, плетёный. Хотела бабушка на мне его увидеть этим вечером, да не случилось, только забрала готовое – и не стало её…

Называла его бабуля «лучший внучкин оберег», и теперь, разглядев хорошенько вышивку, я поняла, почему…

Ведь средь россыпи цветов были вышиты на нём и символы одолень-травы, и ладинец, и еще знакомые обереги, названия которых я запамятовала. Такая забота тронула меня и я, прикрыв глаза, мысленно поблагодарила бабушку и деда за проявленную заботу.

Это городской скривится, а для деревенского жителя, чей Род не забывал о верованиях и обрядах предков, такой поступок дорогого стоил. Родители мои от памяти предков если не открестились, то отгородились крепко, а я так же крепко в этом увязла.