Оторваться от него – подвиг. Мышцы заныли в протесте. Комната на мгновение закружилась в безумном вальсе, потом вернулась на место. Шаг. Еще шаг. Каждый – как хождение по канату над пропастью похмелья.
Холодный линолеум. Проснулся окончательно. Мир, пошел на хуй.
Кухня. Выставка одной картины. Название: «Бытовой упадок». Горы немытой посуды – главные экспонаты. Кусок хлеба с зеленоватым налетом плесени – финальный штрих. Натюрморт.
Эдвард Хоппер одобрил бы. Одинокая фигура в лучах тусклого утреннего света, пробивающегося сквозь грязное окно. За окном – безликий город. Поблекшие краски реальности. Серое на коричневом. Холостяцкая жизнь, к которой я так стремился. Вот она. Во всей красе.
Кофе. Крепкий. Черный. Один глоток, второй… Горький напиток обжег горло, напоминая о том, что даже в маленьких радостях есть место боли.
Телефон. Ни сообщений, ни звонков. Прекрасно. Никому не нужен. И сам никого не хочу видеть. Идеальный баланс вселенной.
Бесцельно брожу по интернету. Новости? Политика? Нет, спасибо. Порно? Там тоже сплошная депрессия и безысходность. Кризис жанра.
Доел остывшие сосиски. Допил остывший кофе. Помыл чашку. Маленький подвиг. Бунт против хаоса. Не припомню, когда в последний раз чувствовал потребность в порядке, в ощущении контроля над хоть чем-то.
Тарелка за тарелкой. Вилка за вилкой. Гора в раковине медленно тает. Вытер стол. Выбросил заплесневелый хлеб. Каждое движение казалось бессмысленным, но в то же время приносило странное удовлетворение.
Почти чистая кухня. Почти гордость.
Взгляд в зеркало. Бледное, небритое лицо. Мешки под глазами. Еще не мертвый, но и не живой. «Ну что, Толян, готов к новому дню?» – спросил я у своего отражения. Усталые глаза смотрели с немой укоризной. «Готов не готов, – пробормотал я, выходя из квартиры, – а он уже наступил».
Я шел по мокрому асфальту, затерянный в лабиринте собственных мыслей. Ветер настойчиво забирался под потертую кожанку. Машины проносились мимо, обдавая меня выхлопными газами и брызгами грязи.
Подняв голову, я прищурился от не по-летнему холодного солнца. Его пронзительные и резкие лучи заставили меня моргнуть несколько раз, прежде чем глаза привыкли к яркости. Запрокинув голову еще сильнее, я различил в кристально чистом, бледно-голубом небе серебристый силуэт самолета. Он бесшумно скользил в вышине, оставляя за собой едва заметный белый след, который медленно таял в прохладном воздухе.
«Наверное, на Пхукет летит. Или на Бали… Счастливчики», – подумал я, засунув озябшие руки в карманы.
Всего несколько лет назад я сам летал на экзотические острова, потягивая виски на высоте 8000 метров. Мой паспорт пестрел штампами десятков стран, а в кошельке всегда хрустели купюры разных валют.
Вспомнил свой первый полет. Предвкушение было такое, будто внутри меня завелся рой бабочек. В аэропорту всё казалось огромным и захватывающим: суетливые пассажиры, гигантские металлические птицы, табло с мигающими надписями. Когда наконец оказался внутри, я прижался носом к иллюминатору и не отрывался до самого приземления.
Взлёт!
Помню это чувство – легкий толчок, ускорение, меня вдавливает в кресло. Дома становились все меньше и меньше, словно игрушечные кубики, а машины превращались в крошечных жучков. А потом мы взмыли над облаками. Они оказались совсем не такими, как я представлял – не ровными и пушистыми, а какими-то бугристыми, с провалами голубого неба. Мир с высоты выглядел совершенно иначе – я вдруг понял, что он гораздо больше, чем мне казалось, и что я обязательно увижу его весь…
