И снова вперед, в падающие волны! Как весело движение с порывом, и крики морских птиц, и белые от пены черные скалы кругом. Какой другой способ путешествия даст такие впечатления? Многочисленные острова вскоре стали настолько запутанными, что мне пришлось высаживаться сначала на остров Санде, а затем на несколько других, взбираясь каждый раз на какую-нибудь вершину, чтобы посмотреть, куда следует двигаться. Думаю, что маленький компас был бы здесь бесполезен (а большой я не мог себе позволить носить с собой), потому что острова, тесно прижавшиеся друг к другу,18 мешают вам видеть путь так же, как говорится, что кто-то «не видит за деревьями леса».
Из-за густого подлеска и скользкого мха на островах карабкаться по ним было утомительно; хуже того, я промочил ноги, которые обычно были в лодке совершенно сухие. Панорама сверху тоже не радовала. Однажды, когда я заметил, что ветер дует в нужную сторону и пошел по ветру, за десять минут, пока я спускался с горки, ветер изменился на восемь румбов (как сказал на следующий день капитан морского судна). Я был совершенно озадачен, и едва не ушел неправильным курсом, который привел бы меня на сорок миль восточнее.
Ничего не оставалось, как подняться наверх еще раз, так как было совершенно необходимо обнаружить остров Онсон среди множества других в Катт-фьорде. Единственной точкой, которую можно было безошибочно узнать, был мыс в конце Хаммаро, который резко выделялся на далеком горизонте цвета индиго. Внезапно, к моей великой радости, вырвавшийся из облаков солнечный луч показал белое облачко дыма из пароходной трубы. Я решил, что пароход идет в Карлштадт; так оно и было.
После многочисленных изменений курса я пошел правее. Солнце наконец преодолело темные тучи вокруг и ярко сияло сквозь дымку. Мне оставалось 7—8 миль, но теперь прямо против ветра. Это были трудные мили, но я добрался до маяка на берегу и взобрался на него. Увы, там никого не было; было бесполезно кого-нибудь звать.
Отправившись дальше, я добрался до устья одного из рукавов реки Клар, одной из самых больших в Швеции, а затем под палящим солнцем, из-за которого воздух наполнился смрадными болотными миазмами, в течение часа медленно преодолевал течение среди тысяч и тысяч бревен. Карлштадт был сожжен в прошлом году пожаром, и среди бедняков, временно размещенных на плоском берегу, вспыхнула холера. Мне советовали избегать этого места как чрезвычайно опасного. С немалой радостью я обнаружил у причала небольшой пароход. Последовал диалог:
– Когда вы отправляетесь?
– Завтра в шесть.
– На восток?
– Да.
– Возьмете меня?
– Пойдемте, сэр!
«Роб Рой» мигом оказался на палубе, а гонец принес мою резервную продуктовую посылку и письмо из дома – лучший пир! Добрый капитан Даландер спросил:
– Как поживаете? Вы промокли?
– Да, очень.
– Тогда переоденьтесь немедленно, здесь не стоит простужаться.
Через несколько минут на мне было его большое пальто, а внутри – стакан крепкого грога, и я почувствовал себя куда лучше после двенадцатичасового весельного марафона – сорок английских миль блуждания по Венерну.
Стеклянный сосуд, из которого капитан наливал столь своевременный напиток, имел форму собаки, с хвостом вместо ручки. Огненная жидкость вытекала из ее рта. Много дней спустя нам снова случилось дернуть за хвост капитанскую собаку.
На следующий день пароход зашел в несколько портов, и я решил высадиться на острове Бромё, где ночью должен был пройти пароход, который мог бы доставить меня к каналу Вест-Гота. Лодку поставили под навес, а я долго гулял по лесу, а затем осмотрел большой стекольный завод на этом любопытном острове. Надо же такому случиться – сразу после моего прихода на этот завод деревянные конструкции старой крыши, построенной шестьдесят лет назад, загорелись, и в результате возникла большая суматоха.
