«Роб Рой» на Балтике - страница 18

Вечер был холодный, ждать парохода семь часов было утомительно; но мне дали ключ от маяка, и я оборудовал там свою кухню и сварил кофе. Затем надел два полных комплекта одежды, чтобы согреться, и ходил взад-вперед по маленькому причалу гавани, пока не появились звезды. Яркий метеор пронесся по небу и напомнил, что в эту неделю каждый год наступает время метеоров с целыми косяками падающих звезд. Я забрался в фонарь маяка и сидел около самой лампы как для тепла, так для света, читая, рисуя и размышляя в полночные часы, с чувством одиночества и тревожным ожиданием гудка парохода при каждом порыве ветра.

Внизу послышались шаги – появился еще один пассажир. Вскоре он начал насвистывать, расхаживая взад и вперед и топая ногами. Чтобы утешить его и ради компании, я подыграл ему, просвистев ту же мелодию. Так мы и продолжали наш странный дуэт – один стоял на пирсе, а другой сидел в фонаре маяка, пока не исчерпали свой запас итальянских и шведских мелодий.

Наконец подошел пароход, но чуть не прошел хладнокровно мимо нас. Мой попутчик окликнул их и стал кричать; они вернулись. Ворча, сказали, что все каюты полны. Ничего, ответил я, мне и палуба сойдет. Что угодно, только не сидеть больше в маячном фонаре, где было так тесно, что я устал. Палуба была заставлена тремя ярусами бочек из-под сельди – не очень аппетитный груз, но бывало и куда хуже. Из Валенсии на Балеарские острова пришлось плыть в компании с 355 живыми свиньями на палубе. Пусть каждая свинья визжит весьма умеренно, скажем, только разок в пять минут. Голосит она по крайней мере шестьдесят секунд; тогда весь путь, двадцать четыре часа в сутки, вы слышите хор дюжины хрюшек, не считая хрюканья между ариями и, главное, запаха.

Этот рейс на пароходе от Бромё оказался довольно экзотическим. Я устроился поближе к топке. Все было темно, лишь в момент, когда открывались дверцы топки, теплый красный свет освещал кочегаров, движущиеся рычаги и рукоятки, и сцена снова гасла во мраке; только продолжался стук машины. Одной стороне лица19 было так жарко от кочегарки, что пришлось ее прикрывать, а другая сторона мерзла на сквозняке, так что пришлось прикрывать и ее. Но если вы в добром здравии, то найдете, что проведенная таким образом на пароходе ночь гораздо лучше, чем если бы вы из-за болезни или беспокойства ворочались и мучились бессонницей в самой удобной постели.

Есть мечтательная поэзия в ночном море и звездном небе над головой. Кажется, звезды качаются среди тросов, хотя это только покачивается на ходу судно. В голове кружатся тихие мысли о доме и домашних, а машина продолжает свою непрекращающуюся музыку, каждое мгновение словно повторяя какие-то слова, как мне казалось – «блунг-и-тлунг-и-чанг».

Из озера в канал мы вошли ночью и в тумане с удивительной точностью. Канал так узок, что с каждой стороны, кажется, оставалось по одному футу воды. И шведы, и норвежцы все хорошие моряки. Я помню встречу с нашим Балтийским флотом в Копенгагене, когда он уже полгода крейсировал там во время Крымской войны. Пришел и французский флот, и вскоре гардемарины и матросы наняли всевозможных четвероногих, хоть сколько-нибудь похожих на лошадей, и мы промчались по полям тридцать миль с ревом и разгулом, свойственным морякам на берегу.

Тогда авторитетные источники сообщали, что французские корабли построены и оснащены так же хорошо, как и наши, не уступает и артиллерийское вооружение французов. Но при плохой погоде разница в мореходном искусстве сразу была видна. Если воздух наполнялся мокрым снегом и дождем, мутную ночь застилал сгущающийся туман, а море и небо казались одной темной туманной массой, французский адмирал всегда сигнализировал: «Пустите английские суда вперед».