Всему приходит конец, на который, казалось, перестали надеяться пассажиры. Корабль не просто перестал людей интересовать. Они его возненавидели. Каждый старался отвлечься любимым увлечением. Салон сексуальных услуг ломился от ошалевшей публики. Из-за недостатка места и переизбытка чувств начались оргии. Вакханалия Вальпургиевой ночи перетасовывала группировки интересов. Ничто не осталось под запретом приличия. Не стало приличия, не стало запретов. Тюрьма меняет психику людей. А здесь особая тюрьма, в которой максимум свобод. В запертом однообразии тюрьмы компенсаторно срываются краны сдерживания инстинктов, чтобы хоть чем-то имитировать свободу. Раскрепощаются пристрастия. И секс становится нормой общественной нравственности. Роботсмэны обоего пола, свободные от всех обязательств, бесперебойно и беспрепятственно организовывали межсемейные оргии и участвовали в них. Когда супруги друг другу надоели, ревность уступила место распутству. Потом, после прилёта и выхода из этой бочки с сельдью, всё постепенно восстановится. Инстинкты снова сдружатся с моралью, которая прикроет их своей вуалью.
Переполнялись рестораны, куда обжорство ненасытно прорвалось в сопровождении концертов, театра и стриптиза. Здесь возродилась древняя потреба, чтоб только зрелища и хлеба.
Всё чаще стали возникать скандалы, даже драки за пространство в заключении. И счастьем стало то, что вообще здесь не было оружия!
А что там с нашими героями? Проверен ли «тюрьмой» на прочность их союз? А был ли правильным их выбор? В семье Корэфа и Этны как будто ничего не происходило. Лишь крики имитации обременения по ночам напоминали: всё в порядке. Вот что значит настройка мужчины на моногамные отношения. Хотя, признаюсь откровенно, и между ними были напряжения.
Как-то лежала Этна на груди у К̀орэфа, и он читал ей свои строфы.
Вдруг Этна будто бы очнулась, выпрямилась на руках и, глядя Корэфу в глаза, понеслась:
– К чёрту мою прабабку Анжи! Она совратила тебя, а ты – меня!
Корэф остановился и стал слушать, что дальше скажет Этна.
– Ведь ты меня и совратил с благословения прабабки! Какая же я дура! – вскочила Этна, как пружина. – Я просто позавидовала славе Анжи и захотела пережить в угаре романтичном всё то, что и она с тобой пережила. Мне так хотелось всё перестрадать в тревогах бегства, в тайных отношениях, в привязанности к тебе и под твоей защитой. Я не в тебя влюбилась! Влюбилась я в тот образ Корэфа-героя, что Теллур живописал.
– Опомнись, Этна! Всё в порядке! Здесь, между нами, нет уже давно прабабушки Анжи. И я уже не тот, что ей принадлежал, поверь! Я твой, и ты меня любила с детства, ещё романа не читая. Меня ты полюбила за то, что я тебе был ближе всех, тебя всему учил: сперва ходить, потом читать по буквам. Памперсы менял и подмывал. Эй, девочка! Очнись! Забудем, что сейчас наговорила. Успокойся, ляг снова мне на грудь, усни.
– Всё это – ложь! Не помню я такого. Я помню, уроки секса ты преподавал.
– Такова программа. Не я её придумал. Все подростки об этом от учителей узнать должны, но не от друзей на улице. Вот там порочно.
– Ты меня на уроках совращал.
– Не совращал, а обучал, что значат соблазнения слова и жесты, поведение ребят, когда хотят с тобою переспать. Чтоб ты их знала, быстро узнавала и не поддалась обману и не была совращена.
– Зачем меня ты трогал?
– Тебе исполнилось восемнадцать. Ты сама о том просила, взяв мою руку и сорвав с себя одежду. Я понял, тебя мне было не сдержать. Ты вырвешься к ребятам и по рукам пойдёшь. Мне нужно было что-то делать, не папу же мне звать!
