– Не приходилось
– Те же фашисты. Совершали диверсии, вредительства, убивали партхозактив и демобилизованных из советской армии. Вместе с МГБ гоняли их по лесам до шестидесятых. Часть перебили, остальных судили и отправили в лагеря. После хрущевской амнистии многие вернулись. Глядят волками. Вот тебе, наверное, такая тетка и попалась.
– А почему их снова не посадят? – спросил Сашка.
– Не за что, – пожал плечами ветеран. – Живут тихо, работают. Ждут своего часа.
Достав из кармана пачку «Регаты», протянул, – угощайтесь.
Все трое закурив, помолчали, а потом отец сказал, – с лесными братьями не сталкивался, а вот с бандеровцами в войну приходилось.
– Ты никогда не рассказывал, – вскинул брови Сашка.
– Я много чего не рассказывал, теперь можно, ты солдат. Полезно знать (выдул носом струю дыма).
Зимой 44 – го, освободив Киев, в числе других соединений, артиллерийский корпус, в котором я воевал, с боями вышел на правовобережную, или как ее тогда называли, Западную Украину.
После одного из них, артдивизион где командовал огневым взводом, расположился на окраине только что освобожденного нашими войсками украинского местечка, дотла сожженного отступающими немцами. Артиллеристы стали оборудовать огневые позиции, а ездовых командир дивизиона отрядил разведать окрестности и по возможности достать продовольствия – с ним, как всегда, было туго.
Выехали они на трофейной пароконной фуре, под началом старшины одной из батарей – уроженца тех мест. Перед отъездом командир проинструктировал, приказав быть повежливей с местным населением.
– Усэ будэ гаразд, товарыш капитан. Цэ ж наши браты, – заявил молодцеватый сержант, воевавший в дивизионе с начала войны.
Ни к вечеру того дня, ни следующим утром бойцы в расположение части не вернулись. И только к обеду, на еле плетущейся кляче, приехал старшина. У передового охранения он свалился с коня и потерял сознание. Вид у сержанта был страшный: лицо – сплошное кровавое месиво, на теле изодранное нижнее белье, руки и ноги обморожены.
Когда с помощью фельдшера и спирта, старшину привели в чувство, он рассказал следующее.
Первые два села, которые им встретились на пути, были разграблены и сожжены. Решили ехать дальше и в нескольких километрах от них, в низине за лесом обнаружили небольшой хутор. Он был цел. Из дымарей крытых гонтом добротных хат вились струйки дыма, в хлевах помыкивала скотина, дед в кожухе поил у реки лошадей.
На рысях спустились с пологого холма и подъехали к крайнему дому. И тут из стоящей напротив стодолы ударил пулемет. Двое солдат были убиты сразу, а сержант и ездовой, схвачены выскочившими из хаты вооруженными людьми. Они были пьяные, в полувоенной форме и с трезубцами на околышах немецких кепи.
– Ну й далы воны нам,– едва шевеля разбитыми губами, хрипел сержант. – Мэнэ николы так нэ былы. А потим роздягнулы и повэлы розстрилюваты. Там рядом нэвэлика ричка. Поставылы на бэрэзи и вжарилы зи шмайсерив.
Ивана вбылы, а я за мить до черг сам впав у воду. Тым и врятувався. Потим, колы воны пишлы до хутора, пэрэбрався на другый берег. У лиси надыбав якусь коняку и добрався до вас…
– Сколько их было и кто они по твоему? – поинтересовался командир дивизиона.
– З дэсяток. Мабуть бандэривци, бо размовлялы по вкраинськи и лаялы «москалив».
Посовещавшись с замполитом, капитан приказал мне взять свой бывший расчет, отделение артразведки и уничтожить хутор.
