В таком случае, фундаментальное значение приобретает исследование самих этих позиций, но не частных их признаков, а пересечений, формирующихся признаками. Эти позиции динамичны, они возникают и исчезают, могут быть более или менее устойчивыми. Они имеют различные типы отношений (смежности, связанности, интенсивности обменов – то есть граничности) и соотношений (размерных, масштабных) между собой – то есть существуют как в ареальной, так и в коннекционной логиках построения пространства. Наконец, позиции осмысляют себя, презентуют внутрь и наружу, вступают в отношения власти и тем самым формируют набор часто противоречащих взглядов друг на друга (и на Других), столь же объективных, как и сами позиции. Это последнее свойство ставит географа в затруднение, поскольку формулирует вызов для идеи картографирования как создания объективной позиционной модели.
Обозначению возможности применения позиционной редукции для выделения и описания этих вариантов производства знания и отношений между ними посвящена настоящая статья.
Позициональность
Представления о позициональности знания коренятся в рефлексии антропологами собственного опыта нахождения в поле и попыток представить мир глазами изучаемого ими сообщества (Robertson, 2002). Ключевой вклад в расширение этого представления и его вывод за пределы узкоспециальной практики сообщества полевых исследователей внесли феминистские ученые 1980-х гг. Донна Харауэй (2022 (1988)) предложила понимать всякое знание как размещенное (англ. situated knowledge): зависящее как от условий, в которых оно было получено, так и от личности автора. Полученные по одной процедуре одних и тех же условиях, женское и мужское знания будут отличаться, как будут отличаться и знания богатого и бедного мужчин и т. д. Представление об объективности переносится здесь на сам процесс контакта исследователя и объекта, то есть все знания равно-объективны, никакое не имеет преимущества. Однако, по мнению Харауэй и ее последователей, некоторые позиции производства знания (мужская, белая, образованная, богатая и др.) более привилегированы, и поэтому могут навязывать другим позициям представления о собственной (единственной) объективности. Размещенное знание может пониматься либо как существующее в пределах локальной (объединенной общностью опыта и условий) группы и слабо транслируемое за ее пределы, либо (расширительно) как произведенное определенным автором в специфичных условиях. Идеал знания, по Харауэй (2022, с. 258) – это равнозначность множества взглядов: «Я выступаю за политики и эпистемологии местоположения, позиционирования и расположения (англ. situating), где частичность и пристрастность, а не универсальность являются условиями того, чтобы быть услышанной, дабы выносить рациональные познавательные суждения <…> за взгляд из тела – всегда сложного, противоречивого, структурирующего и структурированного тела – против взгляда свыше, из ниоткуда, из простоты.»
В известной мере представления о размещенности знания приводят к тотальной релятивизации фактов (Горкин, 2011) через систему сбора информации и нормативные способы ее обработки, которые, в трактовке размещенного знания, спроектированы так, чтобы укреплять господствующую позицию.
Здесь обозначается проблема, на которой акцентируют внимание критики феминистской теории: бесконечное дробление позиций, их неустойчивость и переменчивость. Сколько и каких признаков исследователя необходимо учесть, чтобы соотнести результаты одного с результатами другого? Эта проблема хорошо знакома всякому географу, подступавшемуся к задаче интегрального районирования территории, и в общем смысле решена созданием «мягкой методики», формирующей кортеж ключевых признаков (Каганский, Новиков, 1989), специфичных для этого конкретного случая (Смирнягин, 2011).
