* * *
Вот что нужно сказать о ношении скафандра на Земле: он рассчитан на меньшую гравитацию. Даже когда ты находишься в бассейне при лаборатории при нулевой плавучести[23] – гравитация неумолима. Да, она не особо действовала на сам скафандр, но внутри него я крутилась каждый раз, меняя положение. Будучи женщиной, я обладала не такой крупной комплекцией, как мужчины, на которых эти скафандры были рассчитаны, так что мне приходилось носить на бедрах специальные вставки, чтобы мои части тела не ходили ходуном внутри. Благодаря этому окружавшая меня воздушная полость распределялась равномерно, что позволяло перемещаться из горизонтального положения в вертикальное во время тренировки в бассейне, не борясь с гравитацией. Без этих вставок воздушный пузырь превращался в подобие огромного надувного мяча, привязанного к моему животу, который так и норовил развернуться в сторону поверхности. Из-за этого повернуться в любом другом направлении было проблематично.
По правде говоря, в космосе проблемы воздушного пузыря в скафандре не будет, но в лаборатории нулевой плавучести люди решали за тебя, способен ли ты на выход в открытый космос. Так что ни я, ни другие женщины не могли ни на что пожаловаться. Нет, сэр. Все просто великолепно, и мы просто счастливы плавать в этом бассейне.
Я боком висела в воде, и оболочка из стеклопластика впивалась мне в подмышку. Шея горела, потому что мне приходилось держать голову на весу внутри шлема. Пальцы ныли: я должна была сгибать жесткие перчатки и цепляться за край солнечной панели, «ремонт» которой мы осуществляли. Когда в скафандре давление повышалось на 0,34 бара по сравнению с атмосферным, любое движение ощущалось так, словно ты пытаешься преодолеть сверхмощный поток. В космосе ощущения были несколько иными, но такая тренировка давала представление о том, как это утомительно. Сгиб на перчатке превратился в металлическую проволоку, врезавшуюся в костяшку: таким жестким он стал из-за давления. Но если бы меня спросили, как у меня дела, я бы отвечала очень, очень бодро.
На другом краю солнечной панели Рафаэль Авелино выругался по-португальски, когда его перчатки соскользнули с ключа. Вокруг нас в специальной капсуле плавали водолазы поддержки. Они не остановили ключ, и тот уплыл прочь. Их работа заключалась в обеспечении нашей безопасности, а наша – в том, чтобы научиться производить ремонтные работы в условиях отсутствия гравитации. Ключ был прикреплен к так называемой рабочей мини-станции на груди его скафандра, так что далеко он уплыть не мог, но чтобы подтянуть его обратно к себе, все равно требовались огромные усилия.
По каналу связи раздавалась ругань Рафаэля, и я не сдержала широкой улыбки.
– Кажется, я начинаю понимать, зачем Паркер учит португальский.
Леонард, плававший левее и чуть ниже меня, помог мне стабилизировать панель. Рафаэль вернул ключ на место.
– Нам всем не помешает научиться ругаться на разных языках. Я как раз освоил латынь и греческий, но этого как-то маловато.
– Серьезно? И как звучат латинские ругательства?
Рафаэль снова пристроил гаечный ключ и поместил ноги в ножные захваты, предусмотренные в механическом рецепторе ШУД на макете корпуса нашего корабля. Как расшифровывается ШУД? Понятия не имею. В какой-то момент сокращения просто начинают жить своей жизнью. ШУД – это… Штатная Ультраважная Деталь[24]
