Утром следующего дня ко мне заглянула Лариска, чтобы узнать, как прошел прием.
– Ларис, как я выгляжу? – спросила я, оторвавшись от постановления о назначении экспертизы.
Лариска честно вгляделась в мое утомленное лицо.
– Да не страшнее, чем обычно, – наконец ответила она.
– Я не в этом смысле. Очень молодо или все-таки нет?
– Маша, – осторожно проговорила Кочетова, – это на тебя вчерашний прием так подействовал? Если бы ты молодо выглядела, я бы тебе сказала.
– Спасибо, Ларисочка, – засмеялась я. – Кто мне еще правду скажет? Но я не об этом.
– А о чем? – разочаровалась Лариска.
– Вчера пришла тетенька с серной кислотой...
– А-а, Тороповец у тебя была! Как у нее дела, она еще держится?
– Держится, вчера гады ей в кефир кислоты налили.
Лариска улыбнулась.
– Но я это к чему, – продолжила я, поскольку это меня вчера весьма задело. – Она пришла и спрашивает – где дежурный прокурор? Я ей предлагаю мне рассказать про свои проблемы; она повздыхала, и согласилась. Рассказала свою леденящую душу историю, а потом спрашивает: ну, а теперь я наконец могу пройти к дежурному прокурору? А я все-таки сидела в форме, между прочим, с майорскими погонами, и выгляжу я, как ты любезно заметила, на свои.
– Не обижайся, – утешила меня Лариска. – Она привыкла ко мне ходить, а других она и за прокуроров не считает. Даже если бы вчера шеф на приеме сидел, она и ему бы что-нибудь ввернула, лишь бы ее до меня допустили. Ну, а еще чего хорошего было?
– Была настоящая артистка. Татьяна Климанова.
– Ну да?! – задохнулась от зависти Лариска. – Ну почему ко мне ходит Тороповец, а к тебе артистки?
– Ну, тебе грех жаловаться, у тебя был писатель Латковский. Между прочим, ее бывший муж.
– Кого? Тороповец? – испугалась Лариска.
– Климановой, естественно.
– А-а. А чего ей надо?
– Ее кто-то преследует. Звонит ночами, ходит над головой.
– Понятно. Привет от мадам Тороповец. Может, их познакомить? А ты мне, кстати, книжку принесла?
– Принесла.
– Отлично, – обрадовалась Лариска. – А то сегодня процесс такой нудный, по недвижимости. Пока свидетелей допрашиваем, я хоть почитаю, а то засну.
Лариска умчалась в суд, а я еще немного поразмышляла над проблемами артистки Климановой. То, что она рассказала, было подозрительно похоже на историю про сердце в кулаке от писателя Латковского. Правда, я книжку читала уже давно, но помню, что героине так же звонили по ночам. Сначала молча, а потом стали говорить какую-то фразу; что-то вроде «тебя никто не любит, ты должна умереть». Если у нее головушка пошаливает, может, после съемок фильма она перестала отличать художественный вымысел от действительности?
Но как следует обдумать проблемы актрисы Климановой мне не дали. Открылась дверь и вошел прокурор. Он задумчиво оглядел мой кабинет, подошел к бетонной глыбе и потрогал ржавую арматуру.
– Как у вас строительное дело, двигается? – спросил он, не отводя глаз от вещдока.
– Назначаю экспертизу, – вздохнула я. Шеф прекрасно знает, что я ненавижу всякие экономические и технические расследования, старается их мне не поручать, но раз уж я выезжала на место несчастного случая... Да и у Горчакова экономические дела уже в сейф не влезают, он все ноет, что некоторым хорошо – убийства любой дурак расследовать может, а ты попробуй докажи какое-нибудь остроумное хищение!.. Впрочем, он прибедняется. Работай он в банке или на производстве, давно уже был бы крупной шишкой и греб деньги лопатой. Он такие заковыристые хищения разматывал, что меня грызет зависть; но это надо иметь определенный склад ума. До сих пор у нас на следовательских занятиях, которые раз в месяц проводит городская прокуратура, вспоминают его старое дело по хищению коньяка на винзаводе. Тогда сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности (вот как давно это было) пришли с материалами грандиозной разработки, но в недоумении: они полгода следили за коньячной мафией, которая не только тырила коньяк с подъездных путей винзавода, но и наладила канал сбыта ворованного коньяка через магазин. Опера вычислили всех, все задокументировали, но дело было не возбудить по одной простой причине – не было ущерба.
