Роковая страсть короля Миндовга (сборник) - страница 13



Прибывший продолжал отмалчиваться. Он хорошо знал правителя Литвы. Знал, что чуть ли не главными качествами того являлись изменчивость и непредсказуемость.

– Осталось заключить мир с рыцарями, – продолжал, впрочем, уже в шутку, светлейший. – После этого можно посвятить остаток жизни воспитанию отпрыска, – и добавил с серьезной миной: – Я намерен вырастить из него достойного правителя.

– В первую очередь – достойного человека, – осмелился поправить гость.

– Вот-вот, – согласился государь. – Потому я и вызвал тебя. Хочу уже сегодня объявить тебя его дядькой! Будешь сопровождать его во всех походах и посольствах!

– Какое имя дали вы ему?

– На Литве принято составлять имя первенца по первому слогу имени матери. Назвал Руклей…

В тот раз, пока гостил в Варуте, князь Довмонт все удивлялся – никак в толк не мог взять, откуда вдруг столько нежности взялось в этом жестком, самолюбивом человеке!.. Действительно, король Миндовг в тот период так и рассыпался в щедротах. На поздравления Папы ответил, что новорожденный будет окрещен по христианскому обычаю. Даже злейшему врагу своему, магистру Бурхарду, и то велел выслать бочонок вина – с надеждой, видимо, что тот разделит его радость… Наместник удивлялся и одновременно понимал, что вскоре все вернется на круги своя.

Но периоду того странного, благодушного состояния правителя Литвы суждено было затянуться. И поспособствовала тому веская причина: меньше чем через год королева произвела на свет второго сына. Этого назвали Репекой.

Часть вторая. Ошеломляющее признание

Глава I. Когда в сердце внедряется дьявол

Зная по опыту, что замыслы врагов следует предупреждать, правитель Литвы после довольно продолжительной передышки опять повел свое войско на запад. Теперь, когда в Варуте подрастали два его маленьких сына, он особенно нуждался в уверенности в завтрашнем дне. Затеваемые им в тот период военные выступления сводились к простому устрашению (как говорили тогда, «рыку»). Литвины окружали чужеземный город, а через несколько недель снимали осаду и уходили дальше, чтобы взять в кольцо следующий. При этом больше орудовали там, откуда, по их предположениям, могла исходить угроза их державе.

Домой короля не тянуло. Жена уже не вызывала в нем вожделения. «Пусть волки спят с ней!» – говорил себе циник. Но настоящей причины своего охлаждения он тогда еще не осознавал.

Как-то в начале зимы светлейший засиделся в Варуте, да так и не поехал в очередной поход. Войско возглавил князь Довмонт.

Очень скоро король пожалел о том, что остался, – одно за другим самые неприятные предчувствия начали одолевать его.

Вдобавок в нем пробудилось чувство брезгливости к жене. Впервые со времени женитьбы на дочери князя Герденя несчастный подумал, что не мешало бы… избавиться от нее. Подсознание уже дразнило его немыслимыми грезами: опять стала вспоминаться жница в образе свояченицы…

Прошло больше двух лет с тех пор, как повелитель видел княжну Липу в последний раз. Странно, но он продолжал думать о ней. В тот день, когда он опять вспомнил про нее, за окнами пела свою заунывную песнь декабрьская вьюга. В палате было тепло. Передвигаясь от окна к окну, государь подумал о беспощадной продолжительности предстоящего вечера. В какое-то мгновение в груди его что-то сжалось – и он увидел в двух шагах от себя полунагого бесенка с зелеными глазами. Видение проплыло около камина и, зависнув над огнем, принялось танцевать. Светлейший присмотрелся и узнал княжну Липу. Красавица дразнила его живостью своих движений, прозрачностью своего платья. Князь не выдержал, вытянул вперед руки и с нежностью произнес: