– Ну, а если не справлюсь, – продолжал с многозначительной миной светлейший, – осечка какая случится, призову на помощь наместников. Благо, они у меня все люди молодые, не подведут! – и наконец заключил: – Словом, брат Гердень, твой товар – мой купец…
В больших, навыкате, глазах хозяина Ольши читалось ожидание чего-то невероятного. Толстяк по-прежнему не исключал возможности того, что визит сей может сулить ему гибель. Спохватившись, бедняга стал рассыпаться в лести:
– Приветствую решение твое, мой государь! И одобряю его всем сердцем! Всегда стоял на твоей стороне, стороне правды! Твоя воля для меня и моей семьи превыше всего! Готов выполнить любое твое указание!..
– Так выполняй! – прервал его гость. – Зови свою дочь! На то и смотрины, чтобы оценить друг друга! – и опять оскалился.
На этот раз его улыбку озвучили шуты – палату потревожил грубый мужской смех…
– Ну, что стоишь! – продолжая подталкивать толстяка, добавил светлейший. – Зови! – и снова пошутил: – Если кавалер проявляет нетерпение, значит, он еще годен на что-то!
Эта острота окончательно распоясала приезжих шутов. Смеясь, те принялись кататься по полу… Тем временем хозяин, растерянно мигая, спросил:
– Какую? – и не без гордости признался: – У меня их две!
После этого уточнения в зале вдруг сделалось опять тихо. Хозяин тут же воспользовался этим и пояснил:
– Старшая, ей двадцать годочков, и младшенькая, этой еще только будет весной семнадцать…
Сие известие, кажется, удивило светлейшего. Он почесал затылок. Потом махнул рукой и сказал:
– А, зови обеих! Какая приглянется – ту и возьму!
Князь Гердень собрался было шагнуть к занавеске, за которой стояли его дочери, но тут почувствовал, как преступное бессилие охватило его. «Только бы не испортить все! – подумал несчастный и мысленно возопил: – Боги! Если вы близко, поддержите меня, не дайте осрамиться!» И боги, которые по счастливой случайности оказались рядом, не замедлили прийти на помощь – уже через мгновение силы вернулись к толстяку и он с силой отдернул занавеску…
В палату вплыли два облака. Вплыли, впрочем, поспешнее, чем того требовал этикет.
Белое платье старшей из сестер своей коричневой расшивкой должно было подчеркивать цвет ее глаз. Но внимание собравшихся с первых же мгновений привлекли формы тела девы – ее полные плечи и крупная, как у образцовой кормилицы, грудь. На этот раз в палате воцарилась такая тишина, какая случается разве что в поле перед началом беспощадной сечи…
Младшая дочь хозяина Ольши вышла в платье из переливчатой ткани, стянутом в талии широким поясом из золота. Нарумяненная сверх всякой меры, со множеством косичек-болванчиков, она напоминала большую тряпичную куклу. Увидев ее, все тотчас подумали, что до жены короля ей еще следует дорасти.
Но государь выделил именно ее… Несчастный был уже в том возрасте, когда следовало жить не инстинктами, а опытностью. Собственно, он так и жил до той роковой поездки. Но в тот день с ним что-то случилось. Кажется, плоть взяла верх над разумом. Ему сразу, с первого же мгновения почудилось, что он уже видел когда-то эту деву. От княжны Липы исходило то, что его влекло к представительницам слабого пола, – некий завораживающий душу задор. Вроде бы и платье сидело на ней неуклюже, и руки ее были слишком тонкими, тем не менее именно она, младшая из сестер, вызвала в правителе Литвы отголоски тех сил, о которых он уже и думать забыл.
