Протирая большое зеркало, девушка в отражении заметила, как пан Сакульский тихо вошёл в комнату. Не отрывая взгляда от суетящейся служанки, он сел на кровать.
Лешека крайне занимало трепетное смятение девушки. «Бедняжка, видимо, догадывается, что сейчас может произойти», – участливо подумал он.
А служанка не просто догадывалась – она полностью была уверена в этом!
Ещё некоторое время позабавившись наблюдением за скованностью красавицы, Сакульский вдруг тихо её позвал:
– Подойди сюда.
Олеся на некоторое время замерла, затем настороженно обернулась. Красивые глаза блестели тревогой, что делало их ещё более прекрасными.
Даже в сравнительном полумраке Сакульский сразу заметил в девушке затаённый испуг. Глядя на эту трепетную лань, он в который уж раз мысленно поблагодарил Ядвигу за такой прекрасный выбор. Девушка ему очень понравилась и, похоже, даже чуть больше чем «очень понравилась».
– Не бойся, – душевно произнёс он. – Подойди ко мне.
Буйно цветя смущением, Олеся робко приблизилась.
«Да-а, вот где настоящая целомудренность, – с восхищением подумал мужчина. – Как бы душу ей сильно-то не поранить».
Совершенно неожиданно для себя пан Сакульский проникся искренней нежностью к девушке, чего раньше за ним никогда такого не водилось.
В своей жизни Лех Сакульский повидал немало всяких женщин, но даже ухаживания за весьма знатными паненками не заставляли его сердце трепетать – оно всегда оставалось безучастным. И вот сейчас это случилось: сердце пана Сакульского впервые заволновалось – томно и сладко.
Зная, что слишком часто в прислуге панских домов оказываются самые красивые девчата, Сакульский осторожно поинтересовался:
– Олеся, скажи мне… там, в деревне… была ли ты в услужении в панском доме?
Девушка сразу поняла, куда клонит хозяин и, отрицательно покачав головой, тихо произнесла:
– У нас пан Ружевич бедный… Он почти без прислуги обходится.
Видя некоторое колебание пана Сакульского, Олеся тут же добавила главное:
– И старый шибко…
– Ну и ладно, – облегчённо произнёс Сакульский.
«Это вам «ладно», – мысленно не согласилась красавица, – а мне и паныча-лихоимца хватило… И горестей от него тоже перепало с лихвой».
– У тебя… было уже? – снова осторожно спросил Сакульский, но видя, что девушка не совсем понимает, продолжил: – Я имею в виду…
Стыдливо опустив глаза и не дав хозяину договорить, Олеся едва слышно проронила:
– Не. Не было…
О, как! Слышал бы это Зибор – захлебнулся б негодованием! Да и мельник тоже наверняка перевернулся б в аду.
Зато пан Сакульский некоторое время с восхищением смотрел на девушку, а затем взволнованно произнёс:
– Ты очень красивая, Олеся, и я позабочусь, чтобы жизнь твоя не омрачалась здесь ничем. Слово шляхтича даю: тебе у нас будет хорошо.
Ну что могла сказать бедная девица? Горький опыт доверчивости у неё ещё не выветрился из памяти, и она непроизвольно вспомнила паныча Зибора: «Один уже обещал райскую жизнь…»
В отличие от юной девицы и, несмотря на коварство своей роли в плане супруги, молодой мужчина вдруг воспылал благородством и твёрдо дал себе слово принять посильное участие в судьбе девушки.
Сидя на кровати, Сакульский легонько притянул к себе Олесю. Не смея противиться, она настороженно придвинулась.
Сердце горничной учащённо билось. Затаив дыхание, она пребывала в неуверенности: правильно ли поступает? Похоже, что правильно. Слишком много поставлено на карту! Слишком много значит этот случай для её будущего!
