Кныш не представлял, куда идти, поэтому, несколько раз втянув ноздрями воздух, взвалил на плечо вещмешок, и направился вслед за двумя мужиками, надеясь догнать их и спросить дорогу до Огурдино.
Неожиданно мужики ринулись в стороны. Павел увидел кобылу, которая неслась прямо на него. Всё произошло так быстро, что он не успел отскочить. Кобыла приняла чуть в сторону и замерла как вкопанная. Павел разглядел за ней накренившуюся телегу, а в ней рыжего кудрявого паренька, с трудом остановившего свой «транспорт».
– Ты, что ль, сорокатысячник будешь?
– Двадцатипяти… – собрался исправить его Павел, но рыжий в карман за словом лезть не стал:
– А по мне хоть миллионник, – перебил он, кивая на телегу. – Бросай своё барахло и поехали. Сегодня до Огурдино больше транваев не будет.
Подпрыгивая на ухабах, Павел сидел спиной к рыжему, и наблюдал, как люди возвращались с работы, шли гуськом вдоль редких кустарников и тополей, мимо заборов и домиков с жёлто-зелёными ставнями, мимо аптеки, читальни, кредитного сельскохозяйственного товарищества, парикмахерской «Лаванда».
«Везде люди живут, – думал Павел, словно утешая себя. – Тоже расстаются, ссорятся, мирятся… Районный центр Коротково – конечно, не Свердловск, по улицам которого он вчера ещё расхаживал как чинный горожанин, но всё же… Парикмахерская, аптека – уже неплохо!»
– Меня, кстати, Карпом кличут, – представился рыжий на одном из поворотов. – Ты не смотри, что я на двадцать выгляжу, тридцатник, считай, отметил, вообще-то состою в правлении…
– Я бы и двадцать не рискнул дать, – честно признался Павел, не поворачивая головы. Равнодушно глядя, как районный город постепенно превращается в деревню: вывесок становилось всё меньше, домики сменялись хатами, – он поинтересовался:
– Далеко ещё до Огурдино?
– Версты три, не меньше, и всё лесом, – сообщил Карп. – Но нам, похоже, скучать не придётся.
– Это ещё почему?
– По кочану! Нашему, огурдинскому, – неожиданно сострил повеселевший кучер. – Глянь, какая краля слева по курсу чапает! Вот везуха-то! Никак Варька, бестия чепцовская… Мужика-то у неё посадили, сам бог велел подвезти, как считаешь?
Обернувшись, Павел увидел женский силуэт. В первый миг ему показалось, что Оксана одумалась, сменила гнев на милость, каким-то чудом переместилась в эти края, переоделась в деревенский сарафан, подпоясалась гашником[2], упрятала в платок свои белокурые волосы, и в таком виде попалась им по дороге. Однако, приглядевшись, он понял, что это не Оксана.
Точная её копия, возможно, даже лучше.
Пока он пребывал в недолгом замешательстве, рыжий начал поворачивать ситуацию по-своему, без церемоний:
– Какими судьбами, Варвара?
– Будто сам не знаешь! – огрызнулась женщина неприветливо, мельком взглянув на Павла, который про себя хмыкнул: «Нет, точно не Оксана!»
– Да сорока на хвосте носила по посёлку, я не прислушивался. Ты лучше глянь, какого доброго молодца я везу. Будет у нас колхозную жизнь налаживать. А то всё не наладится никак… без посторонней помощи. Присаживайся, поехали. В компании-то веселее.
– Что-то твой добрый молодец будто воды в рот набрал, – заметила женщина, устраиваясь рядом с Павлом, – или немой?
– Это он от твоей красоты онемел, – пояснил рыжий, стегая лошадь. – Я его понимаю.
– Меня Павлом зовут, – преодолел, наконец, немоту Кныш.
– А меня Варварой.
– За что мужа посадили?
– За убийство якобы. Только он никого не убивал, уж я-то знаю!
