Роман «Арбат». Часть I . Соприкосновение - страница 8

Через некоторое время этот чисто мужской натюрморт был украшен двумя банками венгерских огурчиков и лечо, которые Царевич открыл локтем. Накромсанная крупными кусками докторская колбаса из знаменитой когда-то арбатской «Диеты» и початая банка с горчицей переполнили терпение Вождя, который решительным движением взял первую бутылку водки и зубами сорвал «бескозырку» на «Столичной». Разлив был быстрым и безукоризненно точным: никто не был забыт, и дозы были выверены как в аптеке.

Цыган, развалившись по-хозяйски в кресле на расстоянии вытянутой руки от рюмок, настраивал гитару, небрежно поддерживая уголками губ сигарету, пепел которой догорел уже до половины. Смуглое лицо с прямым и длинным носом, а также шевелюра густых вьющихся чёрных волос, действительно, делали Сергея похожим на цыгана. Однако, как потом узнал Голубые Мечи, он на самом деле не относился к «малому египту» (т.е. цыганам), хотя прекрасно играл на гитаре и великолепно пел. Эту кличку ему дали ребята на Арбате по его фамилии. Ничего не поделаешь – Nomen est Omen! По всей видимости, когда-то люди неслучайно дали такую фамилию его предкам… Несмотря на атлетическое сложение, у него были длинные и тонкие пальцы, которые выдавали в нём человека искусства – музыканта и художника.

Кутаясь в шаль и улыбаясь широкой, не сходившей с сизого лица улыбкой, Валя Синяк одобрительно следила за чёткими действиями ребят и уже пускала пузыри в предвкушении хорошей поддачи.

Радостное известие, принесенное Горбачёвым с кухни о том, что селедочка с лучком уже практически готова, а картошка в мундире «на подходе», мужская братия встретила дружным вставанием и, шумно чокаясь «за удачу» и «за Синяка», махнула по первой, не дожидаясь девчонок.

Синяк со словами: «Дамам можно сидя!» выпила из своей персональной эмалированной кружки и смачно крякнула, подцепив гнутой вилкой кильку в томате из банки, которая стояла на столе ещё до прихода честной компании. Вождь, не успев прожевать солёный огурец, нанизал на вилку огромный, как мухомор, кусок докторской и презентовал его через весь стол Синяку. Брызгая слюной на Царевича и Горбачёва, он воскликнул:

– Валя, ну почему я в тебя такой влюблённый!

Глаза Вали Синяка засветились искорками вселенской любви после первого разлива. По-прежнему продолжая улыбаться, она молча подставила свою кружку для новой порции водки.

Далее последовал торжественный внос дымящейся картошки, селёдочки, яичницы и прочей незатейливой гастрономической импровизации. Художники с гиканьем встретили возвращение девчонок с кухни. Путь к сердцу мужчин был проложен на скорую руку, но умело – и все шумно выпили за это.

Голубые Мечи быстро хмелел не столько от водки и выпитого перед этим пива, сколько от дружеской обстановки за столом. Комната то и дело взрывалась от хохота: Горбачёв рассказывал историю о том, как он неожиданно для себя продал копию незабвенной картины Ивана Ивановича Шишкина «Утро в сосновом лесу» северным корейцам.

– … Я им толкую: животных, мол, не рисую. А они мне: а лес? Лес, говорю, пишу, но сейчас у меня ничего такого не осталось… а потом сам вспоминаю, что у Петровны в чулане уже год лежат эти «Медведи» – только место занимают, ядрён корень! Полтора метра на два. Я по ним еще летом прокладочку сделал и холст в двух местах подклеил…

– А дальше что? – нетерпеливо спросила сидевшая на колене у Вождя маленькая, но местами пухленькая Ляля, судя по всему далёкая от искусства. Однако чувствовалось, что Шишкин и особенно его «Три медведя» (как их называют в народе) были ей близки.