– Никогда не была здесь.
– Я тоже. Признайтесь, вам не по душе такая грубая, простая пища? Завтрак докеров и каменотесов.
– Очень вкусно, только мне все не съесть.
– Не знаю, не знаю…деньги плочены немалые. Я, знаете ли, не приучен трудовой копейкой швыряться.
– Так вы это… на билетах в кино сэкономите, дневной сеанс не вечерний – двадцать пять копеек.
– Так-то оно так, а вдруг фильм двухсерийный?
– Зачем же предполагать худшее?
Счастье блуждало по их лицам, нашептывая очевидное: «Вам всегда будет хорошо вдвоем, всегда и везде».
– Вы помните «пышечную» на Льва Толстого, рядом с институтом?
– Еще бы… Это было нашим любимым местом, мы с девчонками постоянно ее посещали.
– Представляю, как вы стоите в очереди и, глотая слюнки, любуетесь процессом приготовления – аппарат выдавливает из себя толстые кольца блеклого, белого теста, и заготовки начинают медленно-медленно проплывать по кругу в кипящем, шипящем масле. Темп их продвижения настолько медлителен, что вызывает всеобщее раздражение. Продолжая испытывать ваше терпение, тесто становится все темнее и темнее и, наконец, готовая, темно-желтая пышка выкатывается на поднос. Завораживающая метаморфоза. Сверху пышка посыпана сахарной пудрой, в которой неизбежно испачкается ваше лицо при поедании. Жирными масляными пальцами – тонкие дешевые бумажные салфетки мгновенно пропитываются маслом и не спасают – вы сжимаете стакан «бочкового» кофе с молоком…
– Прекрасно. А, кроме пышек, я еще люблю жареные пирожки с мясом.
– Замётано. В следующий раз пойдем в «Колобок», тут неподалеку на Чайковской. Чего ты смеешься?
– Так…Тоже кое-что вообразила… Главврача вспомнила. Сегодня на отчете она вдруг стала сетовать, что на территории больницы много кошек развелось. Я представила, что теперь, сдавая дежурство, мы обязаны будем предъявлять изловленных за сутки кошек, вроде матросов на корабле, что за крыс получают отпуск. И как вы входите в кабинет и вместе с кипой историй болезни гордо вбрасываете ей на стол жирного, рыжего, пушистого кота, а сзади виновато плетемся мы с Ридовной, волоча за собой по полу за хвосты жалких, ободранных кошек, не идущих ни в какое сравнение с вашей добычей.
– Хохотушка ты.
– Это у меня гипоксия мозга после суток.
А после кулинарии они направились к «Родине», где вторым экраном шел «Жестокий романс». Две серии… и он, не выпуская ее руки из своей, жалел, что не двадцать. Он смотрел на ее профиль в отраженном свете экрана, стараясь запомнить ее лицо таким, каким оно было сейчас при этом освещении и думал, какой постоянно счастливой могла бы быть его жизнь рядом с ней. Сам себя счастливым не сделаешь, счастье всегда кто-то дарит, оттого и ищут, и всю жизнь ждут , и сохнут в разлуке, и не могут жить без этого человека. Он хотел запомнить свое подобострастное счастье в этот час, запомнить навсегда, потому что такие пустяки, как прикосновение, взгляд и делают жизнь жизнью и, если уметь воспроизводить это в памяти, то этим можно прожить какое-то время.
С раскисшим сердцем следя за тем, что происходило на экране, он чувствовал , что остро завидует Михалкову, блистательно исполнявшему роль Паратова, и неизбежно ревнует. Увы… надо признаться, что сам-то он скорее Карандышев, и это в его физиономию летят брызги от яблока, разбитого ударом волосатого кулака настоящего мужчины. И сам он никогда не будет владельцем пароходов, золотых приисков, банков… никогда не станет сильным мира сего, никогда не подарит Н. бриллиантовое колье. Что, вообще, он может ей дать? – Ничего. А, как хотелось бы…
