Так продолжалось больше часа. Точно не помню, чем моё выступление закончилось. Было почти восемь вечера. Все мои друзья-сокурсники, члены комиссии и мастера куда-то испарились в пять минут. Меня самого, кажется, трясло и душило от волнения и какого-то запредельного восторга и упоения. Если бы меня в конце концов отправили в психиатрическую клинику, я бы ничуть не удивился. Киномир встретил меня по-ударному, за один час дав возможность выплеснуть всё до последней капли, нахлебаться смертельной отравы и навсегда сгинуть в чёрном небытии, так и не поняв, каков он, этот мир целлулоидной иллюзии, мечта и вожделение наивного Паши Калужина, «сценариста и литературного работника кино и телевидения» (так полностью называлась моя новая профессия и так было позже записано в моём дипломе), на самом деле.
В чехле от гитары я обнаружил записку: «Поздравляю! Позвони завтра мне (зачёркнуто) нам домой сразу после 12. А. И. П.»
Великолепный институт кино, его великолепные тайны и великолепные безобразия
* * *
Никогда никому не завидуй.
Никогда никого не люби.
Зависть перерастает в обиду,
А любовь в лихорадку судьбы.
Будь жесток и расчётлив, как Гамлет.
Осмотрителен, как Фортинбрас.
И тебя никогда не ужалит
Жалость к тем, кто презреннее нас.
Оставайся литературен
И живуч, как бумажный герой.
Знай, что жизнеподобья халтура
Не раскинет крыла над тобой.
И тебя никогда не коснётся
Эпидемий сердечных чума.
И от мира, что в ярости бьётся,
Никогда не сойдёшь ты с ума.
Будешь вечен, как бог из машины,
Будешь вечно плевать сверху вниз,
Будешь вечно чесать пуповину.
Только сам от себя не свихнись.
Есть следующий совейский анекдот. Мужчину спрашивают при приёме на работу: «Имеете судимость?» – «Нет». – «Участвовали в заговорах?» – «Нет». – «Бывали за границей?» – «Нет». – «Есть родственники за рубежом?» – «Нет». – «Владеете иностранными языками?» – «Нет». – «Национальность?» – «Да».
Вся страна однажды была поделена великими факирами на тех, кто «нет», и тех, кто «да». И это безобразие тянулось десятки лет. Чего оно только не коснулось! Кино тоже состояло из сплошного безобразия. Великолепный институт вовсю безобразничал со времён ресторана «Яр», где начал жиреть и толстеть в 30-е годы, когда факиры констролили зверскую машину для многомиллионных иллюзий и до нынешних, худосочных времён.
Как так вышло? Да само собой. Натуральным, естественным образом. Думаю, что иначе не могло быть в мире, где всё и всегда на что-нибудь делится.
Массивное здание института, крепость и одновременно безликое и бесполое сооружение, с середины минувшего века стоит на смыке двух московских улиц, Сергея Эйзенштейна и Вильгельма Пика. Вот вам уже безобразие. Что может быть общего у еврея-художника и немца-коммуниста? Ну да, только Великолепный институт кино, где все как на подбор были евреями и коммунистами.
Фасадом наш институт выходил на суровый решетчатый трёхметровый забор, который вместе с огромными ясенями и тополями укрывал другую крепость – Институт социализма-коммунизма. Это тоже было такое двуликое безобразие, которое занималось научно-исследовательской деятельностью при ЦК КПСС. Сами понимаете, что исследования шли только в области определения, кто же на самом деле «нет» и кто действительно «да». Причём там путаница была ещё похлеще, чем у нас.
В кино хотя бы употребляли творческие псевдонимы, а за забором напротив всё творилось в открытую.
