– Тогда поцелуй ноги своего хозяина.
Она бросает на меня ошалелый, затравленный взгляд.
– Скажи, спасибо за сперму. Спасибо за то, что я кончил тебе в рот.
– Я не стану говорить такое.
Она пытается отползти, но я хватаю ее за волосы.
– Скажешь.
Я дергаю пряди вниз, вынуждая сучку пригнуться к земле.
– Спасибо за сперму, – шипит она. – Спасибо за то, что кончил мне в рот. Хозяин. Чтоб ты сдох!
– Целуй ноги.
– Нет.
– Ты можешь прямо сейчас убираться, проваливать отсюда. Но второй раз я тебе такого шанса не дам. Никакой помощи ты не получишь.
– Ты и так не…
– Не устраивает? Проваливай.
Я блефую.
Я отпускаю ее и отворачиваюсь, продолжаю ужин. А она следит за тем, как я ем. Интересно, она догадывается, что точно также я сожру и ее? С потрохами.
– Хорошо, – заявляет Князева.
Прижимается щекой к моей штанине. Глухо всхлипывает, не может переломить себя и продолжить.
– Ступни целуй.
Когда мягкие губы прижимаются ко мне, член ощутимо напрягается. Опять.
Проклятье, что же эта сучка вытворяет со мной?
Я даже не смотрю на нее. Не хочу видеть, как она согнулась в позе покорности, как призывно выпирает ее покалеченная задница.
Но я чувствую все.
Рот, запечатлевающий поцелуй. Мягкие пряди волос. Даже слезы, стекающие с ресниц. И озноб. Ледяную дрожь, сотрясающую тело.
Я чувствую ее. Как самого себя. И это охр…неть как странно.
Я ни капли не раскаиваюсь, но я не могу упиваться ее унижением в полной мере. Что-то мешает, какой-то странный барьер.
Разложить бы ее на этом столе, вжаться губами в губы.
Но этого не будет никогда.
Я все-таки не выдерживаю и смотрю вниз, оцениваю багровые полосы, кровь запекшуюся на бледной коже. Я испытываю легкое сожаление. Ничего личного. Просто красивая вещь испорчена. А я бы не хотел ничего портить раньше времени. Внешне. Внутри – другое дело. Внутри я ее с огромным удовольствием искалечу.
Разве можно предположить, что это дрожащее создание бросилось на меня с ножом, пыталось угрожать?
Она опять поднимает голову, и я понимаю – да, можно.
В ее глазах пылает ненависть, ярость и злоба. И это так мне знакомо, смахивает на мое собственное отражение.
– Держи, – я бросаю ей сумку, которую она забыла в моем кабинете. – Там твой телефон, можешь позвонить отцу и рассказать о нашем тесном сотрудничестве.
– Ты скотина.
– Постарайся придумать что-нибудь повеселее.
– Я тебя уничтожу.
– Пустые угрозы. Слушай, а давай снимем видео и отправим запись твоему папочке? Пусть посмотрит как я натягиваю его обожаемую доченьку. Его дорогую наследницу. Его маленькую принцессу. Ваша семья любит снимать всякие видео. Разве нет?
– Ты ничего не знаешь о моей семье! – она бледнеет, видимо и вправду боится, что я отправлю запись отцу.
Зря переживает.
Я не намерен осуществлять и половины из того, о чем говорю. Но смотреть за реакцией приятно. Видеть ужас на лице этой холеной суки – что может быть лучше?
Я сломаю ее. Разотру в порошок и развею по ветру.
Я бы мог изобразить галантного кавалера, сыграть в любовь, по-джентельменски предложить помощь и содействие. Завоевать ее доверие, очаровать, а потом разбить мечты, выбить почву из-под ног.
Но нет, я за другой расклад.
Я хочу приковать ее. К себе. К своему члену. Привязать.
Я не намерен изображать героя.
Я хочу, чтобы она четко понимала для кого течет и под кем стонет, в какую мразь влюбляется.
Я стану ее надеждой и приговором. Светом в окне и темнотой, которая окутает с головы до пят. Я стану гр…баным «Стокгольмским синдромом».
