Неожиданно раздвинулась штора. Марик Бляхх – мой дальний родственник, приехавший на свадьбу из Жмэринки, в обнимку с бутылкой самогона, беспардонно уселся рядом со мной на кровать.
– Яшка, где сортир? Мине сейчас вирвет.
Потом перевел свои пьяные глаза на Розу, неприлично громко икнув, спросил, тыча за спину пальцем:
– А это хто? Шо она при нас делает?
Я закрыл ладонями лицо, стараясь не думать о том, шо произошло. А шо собственно произошло, спросите ви миня? Миня женили. Трудно в неполных четырнадцать лет думать о сибе, как о женатом мужчине, за спиной которого сидит жена, совершенно чужая ему девушка.
На рассвете в дверях комнаты появилась бабушка Розы.
Она застала нас спящих в одежде спинами друг к другу.
– Мамале, – вскрикнула она, хватаясь за сердце. – Мине счас станет халушес (плохо)! Наша Роза дисгрэйст мэйдл (опозоренная девушка)
От её крика ми проснулись, шарахаясь друг от друга в разные стороны.
Роза с перэпугу натянула до подбородка одеяло.
– Вейз мир! Ой, брох, ой, брох (позор, беда), – вопила старая Рахель. – Гвалт! Геволт! (караул, на помощь). Мейер!
На её крик сбежались родственники.
– Ви только посмотрите! Лучче би мои глаза этого не видели! Они таки ничего не… Ой вей! Позор! Шо скажут люди! Шмулик! Хая! Мейер, шо ты стоишь, как палка в огороде! Сделай хоть шо-нибудь!
– Ты хотела видать Розочку замуж! Видала! Жена, шо тибе опять плохо? – спросил Мейер. – У твоей внучки есть родители. Пусть у них за все болит голова. Оставь миня в покое…Шо? Шо ты хочешь от старого, больного Мейера? Ты хочешь, шоб он умер, и его похорнили прам здесь? Тибе станет лучче?
– Адиет! Причем сюда твое здоровье! – возмутилась старая Рахель. – Я кричу не за тибя, а совсем наоборот. Шо тибе не понимать, Мейер!
Моя мама прибежала последней. Она стояла в дверях с распахнутой грудью, к которой присосался сопливый Сеня.
– РАхель Абрамовна, шо вам кричать, пугать улицу! Посмотрите на детей! На них нет цвет лица!
Бобэ (бабушка) Рахель громко высморкалась в передник.
Мама перэдала «тринадцатого» отцу и подошла к нам несчастным новобрачным.
– Дети, – сказала она, – бэкицер (короче) вам надо отдохнуть. Когда будут силы, ви поймёте про между собой, шо делать. Надо любить друг друга, обнимать. Приласкать. Можно поциловать крэпко в губы, это даже хорошо, если не противно. Ми сейчас уйдём, а ви, пожалуйста, сделайте хоть шо-нибудь.
И ми сделали, как мама велела.
"Всегда плохо не бивает", – говорил мой умный папа, знающий толк в жизни.
Ми привыкли спать вместе – спина к спине. А через месяц или больше, увидев Розину сиську, випавшую из виреза ночной рубахи, я почувствовал в сибе другие проявления и желания организма. Той ночью и случилось всё то, шо должно было произойти мэжду мужем и женой брачной ночью.
– Дедушка Яков, что было потом? – слушательницы поменялись.
Кто-то ушёл домой кормить детей, кто-то убежал по делам. В сквер пришли другие мамаши, с интересом слушая рассказы старого еврея.
– Когда? – он приоткрыл глаза, смачно зевнул.
– Яков Хаймович, расскажите историю про рубашку, – настаивали они, слушая не в первый раз рассказы старого Якова, но с каждым днём истории обрастали новыми событиями, красками, эпизодами, словно за ночь он переписывал жизнь заново.
– Рубашку? – он окончательно проснулся. – Это моя любимая история, – повеселел старик. – Ми жили в Одессе.
– Когда вы переехали из Жмеринки в Одессу?
