Буркхардт вальяжно уселся на огромный, с медными уголками морской рундук и с удовольствием обвел взглядом комнату.
– Как здесь хорошо. А где ты обитаешь? Рядом? Или наверху?
Художник потеребил ручку кожаной сумки и просто сказал:
– Нет. Я теперь живу подле мастерской. Пристройку поставил.
– После непременно покажешь. Но… ты что же, и ночуешь там?
Верагут оставил сумку, повернулся к нему:
– Да, там и ночую.
Его друг задумчиво молчал. Потом вытащил из кармана большую связку ключей, которые громко забренчали.
– Давай-ка немножко распакуем, а? Если хочешь, сходи за мальчуганом, он получит удовольствие.
Верагут вышел и вскоре вернулся с Пьером.
– Какие у тебя красивые чемоданы, дядюшка Отто, я их уже рассмотрел. И столько наклеек на них. Несколько я прочитал. На одной написано – Пинанг. Что это такое – Пинанг?
– Это город в Индокитае, где я иногда бываю. На-ка, держи, можешь отпереть вот этот.
Он вручил мальчику плоский ключ с множеством бородок и позволил отпереть замки одного из чемоданов. Потом подняли крышку, и первое, что лежало сверху и бросалось в глаза, была перевернутая вверх дном неглубокая корзинка пестрого малайского плетения, ее вытащили и освободили от бумаги, а внутри, меж бумаги и тряпок, обнаружились сказочно красивые ракушки, какие можно купить в экзотических портовых городах.
Пьер получил ракушки в подарок и притих от счастья, а за ракушками последовал большой слон эбенового дерева, и китайская игрушка со смешными подвижными деревянными фигурками, и, наконец, свиток ярких, красочных китайских картинок, с божествами, демонами, царями, воинами и драконами.
Пока художник помогал восхищенному мальчику рассматривать все эти вещи, Буркхардт распаковал кожаную сумку и распределил в спальне по местам ночные туфли, белье, щетки и тому подобное. Затем он вернулся к отцу и сыну.
– Ну вот, – ободряюще сказал он, – на сегодня поработали достаточно. Теперь настал черед удовольствий. Не сходить ли нам в мастерскую?
Пьер поднял глаза и снова, как возле автомобиля, с удивлением всмотрелся в оживленное, радостно помолодевшее лицо своего отца и с похвалою воскликнул:
– Какой ты веселый, папа!
– О да, – кивнул Верагут.
Друг его, однако, спросил:
– Он что же, обычно не такой веселый?
Пьер смущенно переводил взгляд с одного на другого.
– Не знаю, – неуверенно сказал он. Потом засмеялся и решительно добавил: – Нет, таким веселым ты еще никогда не бывал.
С корзинкой ракушек он убежал. Отто Буркхардт взял друга за локоть и вместе с ним вышел на воздух. Они зашагали через парк и в конце концов добрались до мастерской.
– Н-да, немало пристроили, – сказал Буркхардт, – кстати, выглядит весьма мило. Когда ты все это сделал?
– Года три назад, кажется. Мастерскую я тоже расширил.
Буркхардт огляделся по сторонам.
– Этому озеру просто цены нет! Вечерком надо будет немножко поплавать. Благодать у тебя тут, Йоханн. Но сейчас я должен увидеть мастерскую. Есть новые картины?
– Не много. Но одну, я только позавчера ее закончил, ты непременно должен увидеть. По-моему, она хороша.
Верагут отпер дверь. В высоком помещении было по-праздничному чисто, пол свежевыскоблен, все разложено по порядку. Посредине одиноко стояла новая картина. Молча они остановились перед нею. Влажно-холодная, вязкая атмосфера пасмурного, дождливого раннего утра совершенно не вязалась с ясным светом и жарким, напоенным солнцем воздухом, что вливался в открытую дверь. Оба долго рассматривали работу.
