– Дядя Коля! Можно ещё кусочек?
– Не можно, а нужно! Вкусно?
– Во! – сказал Феденька и показал большой палец.
– Ну и ешь на здоровье сколько влезет! Айн момент, как говорил Савва Игнатьевич6, закладываю следующую партию, эту доедим, как раз новая поспеет! Фёдор! Следи, чтобы огонь не разгорелся! Чуть что – рявкни меня!
– Дядя Коля! А вы кем работаете? – спросила Юля.
– Был директором совхоза. Сейчас – глава агрофирмы. Производим еду: виноград, фрукты, помидоры, пшеницу, кукурузу. В общем, народ кормим. Ну и в городском совете заседаю. Но это по совместительству. Основное занятие – сельское хозяйство. Люблю я это дело. Никогда не надоедает! Приду домой – иду в свой собственный сад. Эх, Алечка! Как я хочу тебе показать его – сад мой чудесный!
– Вы прямо, как Савва Игнатьевич! Только встанет – сразу за «дрэль», а вы, только освободитесь – сразу в сад, – сказала Юля.
– Так это же прекрасно! Наш Василий Павлович, хоть и был агрономом, а говорил: «Ну не крестьянин я!» Ни разу не выходил ни картошку сажать, ни грядки поливать. Даже мешки с картошкой мы одни в погреб таскали!
– Ну давай, давай, охаивай моего братика! – зло исподлобья глядя на невестку, сказала Зоя Павловна.
– Ну раз так было!
– Не всем надо знать, как было!
– Ну что? По второй что ли? – поспешно сказал Николай.
– Я больше не буду, – сказала Зоя Павловна.
– А я буду! Наливай, Коленька! – махнула рукой Альбина Николаевна.
– Дядя Коля! А я бы ещё горяченького шашлычка! – сказал Федя.
– Аппетит едоков – лучшая оценка повара! Сейчас, Федя! Две минутки и будет готово! – сказал гость, проверив шампура. – А сейчас за прекрасную мою подругу, за лучшую женщину на свете, несравненную Альбину Николаевну Н…!
Пока пили этот тост, невестка глядела на золовку с такой ненавистью, что просто счастье, что та не заметила этот взгляд.
Николай принёс последнюю партию шампуров, снял ножом дымящиеся куски мяса и присыпал их луком и зеленью.
– Федя, Василёчек! Давайте, ешьте! Юленька, Зоя Павловна! Ах, простите, я забыл, что у вас пост!
Альбина Николаевна, раскрасневшаяся, светящаяся, вдруг сама взяла бутылку с вином, разлила оставшееся вино в три фужера и, подняв свой, звонко сказала:
– Дорогие мои! Я хочу выпить за друга моего детства, за дорогого мне Николая Александровича! Коленька, родной ты мой! Можно я тебя поцелую!
– Сорок восемь лет мечтал об этом! – ответил Николай.
И отставив свои фужеры, они поцеловались, как сегодня утром.
Полуденное июньское солнце высоко стояло в синем небе с плывущими куда-то белоснежными облаками, но стол под высоким клёном был наполовину в тени, из которой четыре зрителя с разными чувствами смотрели на ярко освещённую целующуюся пару: Зоя Павловна со злостью, Юля со смущением, Феденька с чистой восторженной улыбкой, а Василёчек смотрел бесстрастно, вяло пережёвывая кусок горячего мяса.
– Коленька, – сказала наконец Альбина Николаевна, – как же хорошо! Я совсем пьяная! Голова кружится и так сладко, сладко… Никогда так хорошо не было! Давай потанцуем! Кто-то сказал: если ты опьянел и при этом не поешь и не танцуешь, то вино пропало зря.
– Очень правильно сказал – умный был человек! Ты какой танец хочешь? – спросил Николай, достав из кармана смартфон.
– Да хоть какой.
– У меня есть Кумпарсита. Годится?
– Ещё бы! Мы танцевали её с тобой перед тем, как вы уехали!
Николай включил музыку.
– Коленька! Коленька! – зашипела Зоя Павловна, глядя Юле в глаза. – Отца твоего ни разу Васенькой не назвала! Бесстыдница!
