Мария понимала, это, может, и подействует, но так – нельзя. Поэтому спокойно сказала: «Андрей, не надо». Глаза мужа вспыхнули на миг. Но Мария не успела испугаться, как он кивнул и отложил укрощение коня до утра.
Желание показать на живот было оправданно. Мария стала женщиной в первую брачную ночь и еще до Рождества поняла, что беременна.
Самым пугающим в беременности оказались разговоры ее новых светских подруг. Мария наслушалась таких страстей, что даже разочаровалась – все было так легко, без тошноты, без боли. И очень просто, когда пришел срок. Лучший гинеколог губернии, из земской больницы, на всякий случай приглашенный в губернаторский дворец, сказал, что после таких родов крестьянки сразу идут на поле, вязать снопы. Ей же можно на бал.
Конечно, Мария в тот день на бал не пошла. Но ей не хотелось расставаться с Митенькой. Поэтому она, к легкому удивлению местного бомонда, появлялась с ним на благотворительных вечерах, в губернаторской приемной зале. Конечно, все чинно: младенца несла на руках нянюшка, молодая мать шла рядом. Митя, будто понимавший, что он губернаторский сын, не плакал и с достоинством принимал сюсюканья окружающих.
Если бы можно, Мария, как цыганка или степная княжна, приторачивала бы младенца к седлу и разъезжала с мужем по уездам. А путешествовал он все чаще и чаще. Осенью и зимой привыкал к губернии. Весной и особенно летом появились экстраординарные причины: аграрные волнения.
Губернатор возвращался пыльный и мрачный. Но улыбался, когда видел Митю. Даже если проводил остаток вечера в мужской компании, у ломберного стола, все равно находил полчаса поговорить с женой. Жаловался ей:
– Становые приставы, тридцатилетней службы, такого не помнят. Прежде, если аграрный бунт, просто растаскивают зерно, уводят скотину по дворам. Теперь еще и охотничий кабинет в усадьбе грабят, тащат ружья и порох, в стражу стрелять. Где тот гоголевский капитан-исправник, что только пошлет свой картуз на место происшествия, как порядок сам водворится?
Мария и вздыхала, и смеялась. По-другому помочь мужу она не могла.
Когда-то дьячок читал по памяти стихотворную сказку про Ивана-дурака, которому помогал Конек-горбунок. Петька запомнил, как Иван устроился конюшим в царском дворце: ест он сладко, спит он столько, что раздолье, да и только.
Петька не сомневался: он устроился еще лучше. Кормили сытно, вставать полагалось позже, чем в трактире и у дьячка. За конями ходить не надо, никто ему не завидует, как Ивану, не строит козни. В училище Эдельберга надо было только рисовать.
В первую ночь Петька ночевал в дворницкой. На следующий день ему нашлось место в общежитии. Добрый господин был одним из благотворителей, не только дававшим деньги на обучение талантливых подростков, но и находившим ребят и рекомендовавшим их. Рекомендации обычно не оспаривались.
Занятия в училище Эдельберга шли каждый день, кроме воскресенья. Ученики рисовали и в классах, и после – в их комнатах были и столы, и мольберты. Краски Петька освоил так же быстро, как и карандаш.
Почти все ученики оказались старше Петьки. Поначалу думал, будут помыкать, как в лавке или в трактире обижают мальцов. Но ребята лишь посмеивались над Петькой, над его рассказами о деревенской жизни, а по-иному не обижали. Петька на шутки не злился.
Иногда расспрашивали Петьку, где он учился рисовать. Петька рассказывал про дьячка. Почему-то ребята были уверены, что дьячок бил своего ученика смертным боем, и очень удивлялись, слыша, что такого не случалось.
