Одновременно в лагерях осуществлялось комплектование воинских подразделений, состоявших из иностранных наемников. Вторая чеченская война еще продолжалась, когда глава российского Министерства обороны С. Иванов сообщил, что среди убитых противника были граждане и подданные 52 стран мира, в том числе европейцы разных национальностей. Если учесть, что наемников также привлекали к террористическим операциям, можно представить психическое состояние российского социума в целом и каждого его члена в отдельности, когда в любой момент и в любом месте мог прогреметь взрыв, осуществленный человеком необязательно кавказской, а вполне европейской и даже славянской внешности. Но поскольку теперь все эти угрозы прочно ассоциировались с Кавказом, и в первую очередь с Чечней, нетрудно понять, почему именно чеченцы вызывали нарастающую неприязнь.
Исследование проблемы неприятия кавказцев, предпринятое в 2002 г. учеными Института комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН), показало, что «скорее отрицательное» отношение к присутствию кавказцев было у 79 % населения российских мегаполисов; 75,4 населения – областных центров; 73,6 – районных центров; 70,8 – сел и деревень, а в среднем – 74,7 %. В исследовании Т. Юдиной в Москве в 2004 г. наибольшее неприятие среди опрошенных вызывали азербайджанцы (78,3 %). Но уже в 2006 г., судя по результатам опроса среди москвичей, проведенного Л. Остапенко и И. Субботиной, на первое место по неприятию, далеко опережая остальных, выходят чеченцы – 61,0 % (азербайджанцы – 38,0 %). Косвенное подтверждение данному факту мы находим у В. Мукомеля в приводимых им экспертных оценках степени дискриминации меньшинств в Самарской области в период с 2002 по 2004 г. Его исследование показывает, что дискриминация чеченцев при приеме на работу и аренде жилья была не только самой высокой среди всех меньшинств в 2004 г., но и существенно выше, чем в отношении азербайджанцев в 2002 и 2004 гг.
He менее благоприятные условия создавала военная обстановка для проникновения в Россию чеченской организованной преступности, как правило, хорошо вооруженной благодаря обилию скопившегося в республике оружия. К тому же организованные преступные группировки (ОПГ) имели возможность постоянно пополнять свои ряды за счет безработных и, возможно, даже повоевавших соплеменников. Весьма существенно, что руководители группировок, «крышующих» бизнес земляков, несли ответственность за сбор пожертвований на военные нужды с чеченских диаспор по всей территории России, кроме собственно Чечни, где этим занимались подручные Басаева. Оброком в пользу воюющей Чечни обкладывались все: лоточники, торговцы ворованными автомобилями, владельцы казино и бензоколонок, поставщики «живого товара» и т.д. Затем собранные деньги через уполномоченных того же Басаева переправлялись в республику. По данным МВД РФ и налоговой полиции по Северному Кавказу, к началу нового тысячелетия на территории России насчитывалось более 2 тыс. различных структур, связанных с финансированием военных расходов Чечни, в том числе в этом подозревались 350 достаточно крупных предприятий Северного Кавказа.
Чеченская иммиграция, расселившаяся по регионам России, имела характерные особенности: нежелание ассимилироваться, стремление к созданию замкнутых, обособленно живущих и преследующих только собственные интересы сообществ, своего рода непрозрачных клановых структур. Как показал член-корреспон-дент РАН А. Дмитриев, подобные организованные по этническому признаку сообщества (не только чеченские, конечно) оказались способными до предела снижать или вообще пресекать любую «вертикальную мобильность» местного населения, создавая тем самым чрезвычайно напряженную обстановку.
