Россия и современный мир №3 / 2013 - страница 15

Правящая верхушка не собиралась делить государственную собственность со своим народом. Российские реформаторы не вняли рекомендациям ООН – ввести для каждого жителя России лицевые национальные счета (как это сделали, например, у себя норвежцы, когда начали промышленную добычу нефти на прибрежных шельфах).

Как напишет в конце 1994 г., т.е. «по горячим следам», в посвященной российским реформам книге «Государство и эволюция» тогдашний глава правительства и идеолог реформ Е. Гайдар: «Первоначально законодательством о приватизации введение наличного платежного средства – приватизационного чека – не предусматривалось. Предполагалось открыть систему именных приватизационных счетов и вести операции с этими счетами» [4, с. 161]. То есть по существу, предполагалось сделать то, что было сделано в Чехии, Польше, Венгрии, Словакии, Словении, странах Балтии и других постсоциалистических странах. Именно эту, вполне очевидную, идею отстаивали многие экономисты, в том числе и Михаил Малей, первый председатель Госкомимущества.

И даже М. Ходорковский. В переписке с писательницей Л. Улицкой он приводит красноречивый эпизод периода подготовки документов предстоящей приватизации: «Когда мои идеи пришлись не ко двору, я ушел, предупредив, что воспользуюсь той дурью, которую они понапишут. В том числе и свободно обращаемыми ваучерами. Я сразу говорил, что это плохо кончится, что чешский пример лучше (там закрытые фонды)»20.

Почему же российские реформаторы не стали этого делать? Почему М. Малей был отправлен в отставку, а Госкомимущества возглавил А. Чубайс? («Самый талантливый организатор и администратор в нашей команде», как характеризует его Е. Гайдар [4, с. 159]). «Потеря темпа, – объясняет Е. Гайдар, – была бы непозволительной роскошью… Альтернатива предельно простая. Либо мы начнем эту техническую работу (по открытию именных счетов. – Р.С.) и упустим короткий исторический момент, когда можно реально провести процесс распределения собственности, либо обходим эти ограничения и начинаем быстро продвигаться вперёд» [4, с. 161]. В своей книге Е. Гайдар нигде не обосновывает этот тезис. Почему на приватизацию отпущен «короткий момент»? Что означают туманные намеки на опасность или угрозу упустить начало приватизации? Может быть, намек на угрозу коммунистического реванша? Но если так, то это не более чем лукавство, так как в начале 1990-х годов подавляющее большинство населения России оказывало безоговорочную поддержку Б. Ельцину, и с каждым днем его власть только укреплялась. Можно привести оценку периода 1992–1995-х годов, данную известным российским политологом Л.Ф. Шевцовой: «В тот период Б.Н. Ельцин и его группа имели решающее влияние в обществе. Демократические и либеральные идеи пользовались полной поддержкой многочисленных слоев. Реваншистские группы были разрознены и ослаблены. Силовые структуры находились в подавленном состоянии и старались не вмешиваться в политические события. Само же общество было в этот период готово идти на жертвы во имя более устойчивого и демократического будущего. Добавим к перечисленному и наличие благоприятной международной ситуации для осуществления не только рыночных реформ, но и демократизации» [21, с. 81].

Поэтому тезис автора о «коротком историческом моменте» ни в коей мере не соответствует действительности. Если процесс приватизации был бы начат на полгода, или даже на год позже, то никакая опасность ему не угрожала. Наоборот, власть первого президента и его окружения только укреплялась, по единодушному мнению как отечественных, так и зарубежных обществоведов, даже чрезмерно. Американский политолог Стивен Фиш считает, что «в России в 90-е годы было создано “сверхпрезидентство” – небывалое в мире сочетание демократических выборов и диктаторского правления, раздутая и сверхмощная исполнительная власть, не уравновешиваемая ни законодательной, ни судебной и не подотчетной им» [25, p. 16]. Опасность для страны исходила не от недостатка, а наоборот, от излишней концентрации власти в руках «президента всея Руси» и его ближайшего окружения и фактически полной бесконтрольности ее со стороны общества.