Перейдя Рубикон, вождь не на шутку забеспокоился о «дележе пирога» и уже 18 сентября заявил Шуленбургу: «…у советской стороны есть определенные сомнения относительно того, будет ли германское верховное командование придерживаться московского соглашения и вернется ли на линию, которая была определена в Москве?» Шуленбург заверил в верности принятых на себя Германией обязательств. На что Сталин, подумав, мудро возразил: «…он не сомневается в добрых намерениях германского правительства. Его беспокойство было основано на том хорошо известном факте, что все военные ненавидят возвращать захваченные территории»57
В этом был весь Сталин, человек, расчетливый осторожный и больше всего боящийся быть втянутым помимо его воли в вооруженный конфликт. Боязнь провокаций, несанкционированных действий со стороны немецких генералов у него жила постоянно. Он понимал, как просто может возникнуть конфликт между немцами и русскими и как трудно его будет погасить. Очевидно, что в случае отсутствия положительного ответа из Берлина, или уклончивой позиции, Сталину пришлось бы ограничиться в своих притязаниях тем, что успели захватить. Обостряться с немцами из-за дележа территорий он вряд ли бы рискнул. То, что у немцев были планы, кое-что прихватить лишнего, подтверждается их действиями на уровне войск и высших военных.
Львов относился к советской зоне оккупации. Несмотря на это 12 сентября войска вермахта подошли к городу и к 18 сентября окружили его с трех сторон – с севера, запада и юга.
19 сентября ночью, передовые отряды 24-й танковой бригады Красной Армии, неожиданно выдвинулись к городу с востока, и сделали попытку захвата его сходу. Вступление в город танковых частей с тыла, привело в замешательство обороняющихся. Около 8—00 приняв немецкие части за польские формирования, воины бригады вступили в боевое столкновение с немцами. Пока не разобрались, дошло до жертв. С обеих сторон были убитые и раненые, было потеряно несколько единиц бронетехники, артиллерийских орудий. Спор за то чьи войска войдут во Львов, обострялся. Обе стороны требовали отвести части от города и не мешать штурму. Наконец 20 сентября, немцы ретировались. 22 сентября после двухдневных переговоров и оттяжек, польский гарнизон, сдался без боя русским.
И, тем не менее, начальник оперативного отдела вермахта Варлимонт, в беседе с исполняющим обязанности военного атташе в Германии показал карту раздела территорий, на которой Львов входил в немецкую зону оккупации. Путем дипломатических ходов, предпринятых со стороны Молотова и консультаций, осуществленных через Шуленбурга, удалось свести данный инцидент к недоразумению, и Львов остался в сфере влияния СССР.
О планах по захвату восточных территорий Польши и недовольстве среди военных, когда захваченные земли пришлось отдавать, вспоминает и Гудериан:
«Командующий 4-й армией приказал 19-му армейскому корпусу продвигаться одной дивизией на юг, другой на восток к Кобрину, третьей – на северо-восток к Белостоку. … Появление русских избавило нас от необходимости выполнять этот приказ.
В качестве вестника приближения русских, прибыл молодой русский офицер на бронеавтомобиле, сообщивший нам о подходе танковой бригады. Затем мы получили известие о демаркационной линии, установленной министерством иностранных дел, которая, проходя по Бугу, оставляла за русскими крепость Брест; такое решение министерства мы считали невыгодным. Затем было установлено, что район восточнее демаркационной линии должен был оставлен нами к 22 сентября. Этот срок был настолько коротким, что мы даже не могли эвакуировать наших раненых и подобрать поврежденные танки. По-видимому, к переговорам об установлении демаркационной линии и о прекращении военных действий вообще не был привлечен ни один военный…
