Кешка ответил, что он обыкновенный бульдозерист.
– Ты-то как?
– Э-э, арботы пока никакой… Мало-мало калымил. Осенью пойду в хачегарка.
Вина хватило на два разлива. Жамьян на отлёте руки, страдая старческой дальнозоркостью, изучал этикетку порожней бутылки.
– Деньги будут – надо взять… Однако, кислый, водка – лучше. А давай, земляк, ради спорта возьмём водки?
– Водка в продснабовском, – не замешкалась с наводкой Баирма.
– Спорт спортом, а упражняться придётся тебе, у меня – дорога. – Понимая, что от него требуются деньги, Кешка поднялся и сказал: – Пошли».
У Жамьяна заблестели глаза.
– Земляки, называется, тоже мне! – запротестовала Баирма, – Человек в гости пришёл, он его в магазин тянет, старый дурбан!
– Верно, сиди земляк, отдыхай. Я – пулей.
Кешка, вспомнив дорожную грязь, охотно согласился остаться.
– Купи там чего-нибудь на стол, – сказал он, доставая деньги.
Жамьян взял сумку и уже на пороге обернулся:
– Баирма, эй, давай позы, а?
– Какой быстрый – позы! – возмутилась Баирма. – Он думал, чик-чик и готово! Позы ему!
Баирма ушла за перегородку и вернулась оттуда уже в другом платье. От неё веяло духами. Похоже, Баирма считала себя неотразимой, опускаясь на диван рядом с Кешкой, заводя светскую беседу.
– Вы это, Иннокентий Ильич, очевидно-вероятно, хор-шо зарабатываете на вашей стройке?
– Да как сказать… – замялся Кешка от неожиданного вопроса, – в общем, неплохо. Не обижают.
– А! – с удовлетворением воскликнула Баирма. – Значит, жена довольна.
– Никакой жены у меня нет.
– Как это так – нет жены! Вы такие молодые, интересные… Тогда, очевидно-вероятно, невеста есть? Должно быть, скучаете – дело молодое… – Шаловливо улыбнулась Баирма.
Кешка пристально вгляделся в неё и резко поднялся с дивана:
– Пойду на улицу, покурю.
– Курить он хочет! – подобрав губы, бросила ему в спину Баирма, – Кури здесь, какой шибко культурный!
Кешка прошёл в угол двора и оставался там до тех пор, пока не хлопнула калитка и не появился сияющий Жамьян. Гостеприимно пропустив Кешку в дом, он выгрузил из сумки на стол кусок варёной колбасы, банку шпрот, хлеб и две бутылки водки. Протянул Кешке сдачу.
– Может, лишнее взял, а?
– Да ладно тебе!
Баирма молча, с надменным видом наре́зала хлеб, колбасу, вскрыла банку со шпротами, подала вилки, и все те же чайные чашки; сначала на двоих, потом демонстративно приставила третью.
Заметив её в другом платье и уловив запах духов, Жамьян тронул Кешку за колено и подмигнул:
– Это мой Баирмашка-то вы́годал: я – старик, он – всё молодой…
Баирма вздёрнулась, всем видом своим показывая, что так оно и есть на самом деле.
Жамьян быстро пьянел. На губах появилась слюна, он тянулся обнимать Кешку, пытался поцеловать ему руку. Кешка, как мог, оборонялся локтём и отодвигался на стуле.
Вместе с Баирмой трясли какого-то Доржишку. Как можно было понять, тот когда-то перехватил у Жамьяна заработок – калым. Заочно досталось тому пройдохе Доржишке на бобы!
И опять Жамьян то хвалил Кешку за щедрость, а то мечтал о калыме, где-нибудь хорошо заработать, восхищался своей Баирмой. Услышав из хриплого голоса динамика известную песню, он подхватил, страшно перевирая слова: «И синица не зувуки космодро-ома, зелёная, зелёная тарва-а…».
Привстав из-за стола и зажмурив глаза, кивая в ритм головой, рванул через колено меха воображаемой гармошки:
– Ар-рдная, ардная, ардная земля-я…
– Э-э, проворчала Баирма презрительно. – Совсем пьяный сделался, старый дурбан!
