Но если золото можно было добыть, то с магической энергией всё обстояло иначе. Её запасы не бесконечны.
– Да благословят Отец и Матерь Царя Эгрона! Да принесёт он благо Меридиану! – раскатистый голос Якова пронёсся по залу, словно удар медного колокола, заставляя гостей, ещё занятых разговорами, обернуться.
Он поднял свой бокал с вином. Стоя лицом к залу по правую руку от Владыки, Яков выглядел почти торжественно, но в его облике читалось не только благоговение. Его губы растянулись в широкой улыбке, обнажив крепкие, слишком ровные зубы. Но в этом выражении не было тепла, не было искренности – только холодный, тщательно выверенный жест, который, казалось, предназначался лишь одному человеку в этом зале. Княгиня видела подобное прежде – у псов, пресмыкавшихся перед хозяином, у волков, осторожно подбиравшихся к более сильному зверю в стае. Это был не радостный клич союзника, а заискивающий оскал подчинённого хищника. Готового, если потребуется, впиться клыками в глотку того, перед кем он сейчас склонился.
Эгрон не обратил на него внимания, принимая этот жест как должное. Он знал цену таким людям. И, возможно, именно потому не потрудился даже взглянуть в сторону Якова.
Вслед за возгласом помещика по залу прокатился одобрительный гогот гостей, который прервала яркая вспышка молнии. От раскатов грома, проследовавших за нею, задребезжали стекла в витражах. Елена подняла свой бокал, но не стала осушать его, обводя взглядом присутствовавших. Вдруг она почувствовала легкую дрожь под тканью платья, на уровне своей груди. Поднеся ладонь к бархату и нащупав под ним металлический амулет, она перевела взгляд в сторону выхода. К ней направлялся солдат в черном облачении. Минуя ряды гостей, он подошел к княгине. Елена встала из-за стола и поклонилась новоиспеченному Царю, а также остальным помещикам.
– Прошу прощения, но мне нужно отойти, – ее голос звучал ровно, почти непринуждённо. Она уже нарушила за этот вечер столько правил, что ещё одно – всего лишь капля в переполненной чаше.
Взгляд помещицы скользнул по лицу Саладора, сидевшего у правого плеча Царя, и она улыбнулась, прежде чем быстрым, уверенным шагом направиться к выходу.
Но, как и следовало ожидать, молча её отпускать не собирались.
– Хорошо хоть тост удосужились выслушать! – громыхнул Торвин, запрокидывая голову назад и осушая половину своего кубка одним глотком. – Тонкие, видать, нервы у вас, княгиня. Интересно, как Вы с таким нравом Западом правите?
Яков, сидевший у другого конца стола, разразился глухим, гавкающим смехом. За ним подхватили и остальные гости, спаянные одним духом.
– Всё равно, баба у трона – к беде! – лениво пробормотал князь Севера, поднимая свой кубок, словно воздавая хмельную дань этому «неизменному» порядку вещей.
Смех за спиной княгини сливался с общим гулом зала, но произнесенные ей в спину слова резали слух острее кинжала. Однако, она не остановилась, не выдала ни раздражения, ни презрения. Шаги помещицы были такими же уверенными, как и прежде, спина – прямой, а голова – высоко поднятой. Она не дала им этой радости – увидеть, что их насмешки задели её.
Елена шагнула через массивные ворота тронного зала, и тяжёлый гул их закрытия эхом разнёсся по каменным сводам. Древние двери, покрытые узорными барельефами и символами Отца и Матери, с громким стуком сомкнулись, будто запирая за её спиной не просто зал, но и всю ту холодную враждебность, что витала в воздухе. Двое стражников, оставшихся у входа, в едином движении повернулись к ней.
