Ровесники Октября - страница 2
А. И. Бунимович родился 22 декабря 1917 года в Киеве.
…Абрам Исаакович, по-видимому, не рассказывал подробно своим детям о своём происхождении. Но однажды он поехал из Москвы на отдых в Литву, захватив с собой своего младшего сына (Евгения Абрамовича Бунимовича, имя которого сейчас, в эпоху гласности и телевидения, известно несравнимо больше, чем имя его отца). По дороге они свернули на проселочную дорогу и оказались в местечке, которое некогда, по-видимому, принадлежало Царству Польскому, после революции отошло к Польше, а потом к СССР. Сужу об этом потому, что А. И. спрашивал старожилов, где здесь была когда-то улица Пилсудского. Все шарахались от вопрошавшего, и тогда смышлёный сынишка высказал гипотезу, что улица Пилсудского была, наверное, когда-то главной улицей посёлка, и значит, её могли переименовать в улицу Ленина. Отец с сыном нашли улицу Ленина и пошли по ней.
Абрам Исаакович остановился перед домом, который искал. Домом своего отца. Он постоял немного, мысленно или явно поклонился и без комментариев продолжил свой путь.
Судя по всему, отец Абрама Исааковича – Исаак Абрамович Бунимович – родился в этом или ещё более глухом местечке и получил там начальное образование. Он учился в Воложинской иешиве, «которая была весьма престижным образовательным заведением», – как пишет его внук. Каково оно было – это образование, – я не уверен в том, что это мог бы подробно объяснить и сам Абрам Исаакович.
Но так или иначе, некогда начался исход его отца из местечка, который привёл его в Киев, где он затеял некое «дело» и где родился его сын. Е. А. Бунимович – учитель математики, поэт и общественный деятель, в своих воспоминаниях называет деда «писчебумажником» и добавляет при этом, что, возможно, он пишет стихи не потому, что пальцы просятся к перу, а потому, что перо – к бумаге.
А потом путь вёл деда в Москву.
Как я понял из рассказов сыновей А. И., причина бегства семьи из Киева выяснилась сравнительно недавно. Случай был довольно типичный: арест по навету, потом освобождение. Но оставаться там, где всё это произошло, показалось опасным, и было решено бежать.
Тема еврейства в постреволюционную эпоху слишком сложна для моего короткого рассказа. Одни осознавали своё еврейство важнейшим стержнем своего бытия и судьбы, другие были готовы стать на иной путь. Весьма заметная доля евреев в конце XIX и в начале XX века восприняли интернациональные социалистические идеи, и многие евреи были их активными проводниками. Однажды в Израиле я услышал такой рассказ. Как-то в двадцатые годы на заседание Исполкома III Интернационала приехал (кажется, в Берлин) Н. И. Бухарин. После заседания он удалился, и тогда один из оставшихся в шутку сказал: «Если бы не этот гой Бухарин, нам не пришлось бы ломать язык, мы бы легко договорились на идише».
Российское еврейство географически делилось так: юг Украины был средоточием социалистических и интернационалистических настроений, на западе Украины и в Белоруссии рождались и развивались сионистские концепции. Но жизненная реальность никому не давала возможности забыть о своём еврействе. Как это всё умещалось в душе Абрама Исааковича, неизвестно; насколько я могу судить, он ни с кем этим не делился, но думаю, что сионистские идеи были от него далеки.
Мать А. И. – «баба Роза» – училась в Белоцерковской женской гимназии, экстерном окончила мужскую гимназию и затем (в 1918 году) физико-математическое отделение Киевских высших женских курсов. Не отсюда ли математические склонности сына и внуков?