– Не нужно вести себя так с нами, сын наш. Мы дали тебе достаточно времени осмыслить то, что предложили при нашей последней встрече.
Он перевёл взгляд на сына, который уселся напротив него в плетёное кресло, однако весь его внешний вид свидетельствовал о внутреннем напряжении: спина его вытянулась, взгляд был холоден, будто мыслями гонфалоньер был совсем не здесь, а где-то очень далеко…
– Лукреция! – крикнул Чезаре, с грохотом захлопывая входную дверь виллы Сфорца.
Он остановился посреди богато обставленной комнаты и стал ждать. Ждать, когда к нему спустится его сестра, но она так и не соизволила почтить своим присутствием. Он вновь позвал её, но ответа не последовало, и тогда, наплевав на приличия, мужчина стал подниматься по лестнице, ведущей к её покоям.
Обуреваемый каким-то необъяснимым раздражением, словно внутри горел всепоглощающий пожар, Чезаре ощущал всем телом, что если сейчас он не остудит пыл, то его просто разорвёт на мелкие кусочки.
Дойдя до спальни, он резко дёрнул ручку и ступил в освещённую утренним солнцем нежно-розовую комнату. Его лучи достигали и до дальней стены, где стояла высокая кровать с голубым балдахином и золотыми кисточками на концах, а среди горы кипенно-белых подушек во всём этом сказочном великолепии спала она…
Его единственная любовь, что для всего человеческого мира являлась неестественной и порочной, но только не для Чезаре Борджиа.
Лукреция спала тихо: её грудь, прикрытая полупрозрачной сорочкой, медленно вздымалась, а белокурые локоны спутались, прикрывая кругленькое миловидное личико. Чезаре навис над ней и одними пальцами убрал волосы, любуясь её маленьким курносым носиком. Затем внимание его перешло на губы: чёткие, пухлые, цвета нежнейшей розы – манящие и дурманящие. Всякий раз, когда он лицезрел Лукрецию, внешне столь невинную и хрупкую, внутри всё переворачивалось с ног на голову. Её запах, сравнимый лишь с благоуханием лилии, и красота притягивали настолько, что даже сейчас он чувствовал, как затряслись его руки, а в голове вмиг возникли всевозможные образы того, как он соприкоснётся с её безупречным естеством.
Отодвинувшись, попутно стягивая с себя удушающую форму, он снял ремень, отстегнул ножны и, стараясь не разбудить девушку, туго стянул им её тоненькие запястья. И хотя Чезаре знал, что она никуда не сбежит, ему приносило особое удовольствие ощущать превосходство. Знать, что Лукреция принадлежит хотя бы в такие редкие моменты только ему одному. А затем, не дожидаясь, пока сестра проснётся, впился губами в нежную кожу на шее, припадая всем телом.
После грубого третьего поцелуя Лукреция проснулась, её серо-голубые глаза встретились с тёмно-карими, почерневшими от вожделения. Улыбнувшись уголками пленительных губ, она попыталась обвить его шею, но тут же поняла, что руки прочно связаны ремнём. Принимая игру, девушка выгнула спину и запрокинула голову назад, оголяя шею, а слабый узел на сорочке сам собою развязался, открывая взор на вздымающуюся грудь.
Этот жест побудил Чезаре к действию, будто Лукреция позволила делать с ней всё, что его душе угодно. Он опустил сестру на кровать и одним движением отбросил ткань, начиная цепочку страстных поцелуев от шеи до пупка, аккуратно утопающего внутрь. Дыхание девушки стало сбиваться, становясь тяжёлым, а глаза заблестели от желания; став подначивать изнывающего страстью брата, она, согнув колено, коснулась самой высокой точки напряжения. Чезаре вмиг остановился и, шлепнув по ягодице, вырвал из Лукреции крик, преисполненный порочным сладострастием.
