Как посмела заикаться о чужом добре великом!?
И в пору было б испугаться, но Гай на волю вышел с рыком.
Знать отмщение созрело в голове его шальной.
На песке ж, лаская тело, гном блаженствовал душой.
От воздушных млея ванн, фальшивил жутко ноты он.
Природой голос хоть не дан, куплетом был он увлечён.
Когда тихо подошла «Грета» с мощною дубиной,
Найдя занятье для весла. И вдруг она, взмахнув разок,
Да с улыбочкой невинной, к его затылку приложилась.
И в глазках гнома закружилось, и он упал лицом в песок.
Не понял он, что было это? Заметил лишь, подняв главу,
Как приплясывая «Грета», хохоча, вошла в скалу.
И понесла Гарала ярость на встречу к взбалмошной родне.
Весло с песочка им поднялось, дабы вернуть должок жене.
А Гай, ворвавшись мальчуганом, когда Талу била злюка.
Закрыл её в порыве славном и боль дельфин терпел без звука.
Гарал давненько оплеухой с ног не сваливал милашку.
Но поднявшись шустрой мухой и на груди порвав рубашку,
Она бросилась в атаку, всех лупя перед собой.
И тут же страх погнал ватагу, предвидя их жестокий бой.
Удары сыпали обильно вперемешку с грязной бранью.
А затем, присев бессильно, упрекая своей рванью,
Шишкой, ссадиной, порезом, простонала Грета тихо:
– И с каким же интересом мне терпеть такого психа?
Гарал
– За что невинность обвиня, ты ударила меня!?
Пришлось же мне глотать песок! И не лень же было злюке
Показать ума заскок! Сама ты псих, жена дурная!
Грета
– Уж час, как мы с тобой в разлуке. Ты перегрелся, что-ли, муж?
Откуда мысль в тебе такая? Иди, головке сделай душ.
Гарал
– Твоя сгубить хотела жадность, свёли уж камешки с ума!
Грета
– Всё, Гарал, ступай в сторонку, уже наслушалась дерьма.
Гарал
– Ещё какую ждать мне пакость?
Грета
– Убирайся вместе с бредом! Я учила непрестанно,
Здесь лупя эту девчонку! У детей спроси об этом!
А вернувшись детки в грот, посмотрев на них печально,
Стали бегать без забот.
Грета
– Тихо! Муки нас терзают, прекратили все шуметь.
Не то плети покарают. Я сказала, не греметь!
Гай
– А нужна ли к детям строгость, дабы слушались они?
Ты же видишь, что суровость их не делает овечкой.
Не видя ласку от родни, ожесточилось уж сердечко.
Но всё ж науку не забудет дитя в стремлении учиться.
Вот только зло в нём мать осудит, когда оно к ней возвратится.
И на кого ж тебе пенять? Коль ты пример сынкам своим.
Чему же им-то подрожать? Как не поступкам твоим злым.
А отомстят они жестоко, рождая голод в твоем брюхе.
И будет очень одиноко этой немощной старухе.
Грета
– Того не будет никогда! Велю молчать тебе, щенок!
Гай
– Пройдут немалые года, но возвратят тебе должок!
Но Грету речь его задела, из них никто ж не возражал.
Как-будто Гай в умах читал, коль взгляд потупили не смело.
И тут же гномиха поднялась, завопела, взяв и плеть:
– Так вот, что в жизни мне досталось! На груди змею пригреть!?
Гай за ручку дернул Талу, запрещая детке видеть,
Как достанется их жалу. А пришлось ему озлиться,
Оттого что видел лица, когда смела мать обидеть
Человеческое чадо. Сколько ж было в них злорадства!
Ну а, как пришла расплата, то прикрылось братом братство,
Подставляя под удар спины младшеньких братишек.
Но предвидя сей кошмар, вывел Талу на простор,
Собирать, как-бы, дровишек, слыша долго ещё ор.
Одно не сносно было принцу, напал-то он из-за угла.
Хоть месть была эта с крупицу, колола совести игла.
Не по душе были интриги особе этой благородной.
«В кармане спрятанные фиги» в кругу общения не модной
