После войны возвращаться ему было некуда, и он пошел в летно-техническое военное училище, там кормили, одевали и давали профессию. На послевоенной фотографии на Красной площади стоят молоденькие счастливые солдатики: на груди у папы редкая медаль – «За оборону Москвы».
Есть несколько фотографий его друзей из училища, которые убористо исписаны на обратной стороне: «Помни, если с тобой приключится беда – только позови».
Мама и папа познакомились здесь же, в селе, куда молодой лейтенант, приехал на недельку со своим другом после окончания летно-технического военного училища. В клубе на танцах – одни девушки. В общем-то застенчивый и очень деликатный человек, папа спросил друга.
– Петро, ну кто тут у вас самая красивая?
Друг показал глазами на Раю:
– Вот та, но це – моя!
Черноглазая, с двумя толстенными косами, уложенными на затылке «корзиночкой», высокая, стройная, похожая на цыганку, девушка озорно поглядывала на симпатичного летчика. Вот только ростом маловат, сожалела она.
Через неделю они расписались. Жаль, я никогда не спрашивала, что стало с другом. Но уверена, папа не смог бы предать дружбу. Как-то разобрались. Свадебных фотографий и свадебного платья не было, сразу же уехали к месту службы в холодный Челябинск.
Проездом в Москве остановились у папиной тети, ей молодая жена племянника очень понравилась – шустрая, работящая, красивая. Тогда-то и были даны указания, которым мама следовала всю жизнь: родить детей, обязательно дать им образование, если будет дочка, учить ее игре на фортепиано.
В детстве мне приходилось каждое лето бывать на маминой родине, иногда с родителями, а иногда – без. Бабушка была довольно равнодушна ко мне, она любила двух других внучек, которые жили с ней. Не помню, чтобы она хоть раз приласкала меня или проявила какой-то интерес, называла «кацапкой», я слышала в этом что-то обидное.
Вся семья, мамин брат с женой и сама бабушка, много работали. Тетя Ольга уезжала с колхозницами ранним утром на грузовике в поле, где они пололи или убирали урожай до вечера. У нее были очень натруженные руки, черное от солнца лицо и, как я могла заметить, очень несчастливая душа. Она тайно выпивала, самогонку прятали от нее то в погребе, то в хлеву, но в конце недели она все-таки напивалась и тихо засыпала где-нибудь на сеновале. Слова в семье она не имела, командовали бабушка и дядя Володя, грубый деревенский мужик, который был лесником и тоже уезжал на подводе на весь день.
Бабушка, очень строгая, всегда озабоченная, «управлялась» по дому: кормила скотину, доила корову, готовила еду для семьи, полола огород. Еще бабушка обшивала всю деревню. Фасоны повторялись – круглый воротничок, рукав-фонарик, в талию. Мерок портниха не снимала, размеры знала или определяла на глаз. Мои короткие платьица вызывали нарекания: «Ох, эти москали!» Мини в селе не приветствовалось. Еще бабушка лечила (ее первый муж был ветеринаром): могла вырвать зуб, поставить примочку из настоя трав, горилки или мочи. Она также очень вкусно пекла. Тесто заводилось в большом деревянном бочонке, пироги были с маком (мои любимые), с капустой и яйцами, их раздавали всей семье – нас было семнадцать. Бабушка пекла их в русской печи, учила нас, детей, лепить птичек из остатков теста, и запекала их тоже. Получалось красиво и вкусно.
Моя мама унаследовала умение печь. Когда я позже пыталась перенять рецепт теста, она говорила:
