– Что? – искренне изумился магистр. – С одной стороны еретики, с другой – схизматики, а среди них преданные нашему папе католики? Надеюсь, такого не случится…
– Может, и так, – согласился Кирхгейм. – Кстати, круль Ягайло обещал обратить литвинов в истинную веру, но, к сожалению, пока что этого удалось достичь только среди язычников князя Витовта.
– В том-то всё и дело… – заметил Великий магистр и принялся размышлять вслух: – Если учесть, что чашники предлагали чеську корону и Ягайлу, и Витовту и только вмешательство его святости отвратило этот наглый сговор, в дальнейшем можно ожидать чего угодно…
– Осмелюсь напомнить, – нарушил ход мыслей магистра Кирхгейм, – сейчас князь Витовт владеет огромными землями, что делает его одним из сильнейших володарей, а значит, он может принять и собственное решение. И я не отважусь предугадывать, каким оно может быть…
Великий магистр поставил кубок на стол, долгим взглядом посмотрел на рыцаря и, словно подводя итог их разговору, весомо сказал:
– Это важное замечание, рыцарь Отто… Однако Витовт имеет немало хлопот с руським князем Свидригайлом, который, как мне кажется, после кандалов, темницы и унизительной доли изгнанника, всё равно не смирился и, на мой взгляд, в будущем нам стоит его поддержать…
Высказав такую мысль, Великий магистр скупо улыбнулся, поднял кубок и выпил за здоровье рыцаря Отто…
* * *
Встречный ветер был пронизывающе-влажен. К тому же время от времени начинал лить дождь, и тогда холодные капли летели в лицо, заставляя всадника плотнее кутаться в шерстяной плащ. К концу дня мокрая сельская дорога превратилась в сплошную грязь, из-за чего утомлённый конь уже давно плёлся шагом. Когда же наконец сквозь морось, чуть в стороне от шляха, показалась черепичная кровля, всадник вздохнул с облегчением, и даже конь, учуяв тёплое стойло, пошёл рысью.
Хозяин постоялого двора, вероятно, ещё на дороге приметил всадника и, каким-то образом угадав важного гостя, сам выбежал во двор открывать ворота. Принимая у притомившегося путника повод и помогая ему слезть с седла, он в то же время повторял заученной скороговоркой:
– Ваша милость очень хорошо сделали, что остановились тут. Вон видите, какая непогодь надвигается, а у меня здесь тепло, уютно. Вот сейчас проведу вас в комнату, принесу подогретого вина, прикажу разжечь камин, ваша милость согреется…
Слова хозяина пришлись по душе гостю, потому как, откровенно говоря, он не только устал, а ещё и чувствовал себя не совсем здоровым, так что тёплая комната была сейчас именно тем, что ему надо. Однако, прежде чем подняться по лестнице, он приостановился и спросил хозяина:
– Кто-нибудь из рыцарей на заезжем дворе есть?
– Нет, ваша милость, больше никого нет…
Не зная, чем вызван такой интерес, хозяин вопросительно посмотрел на гостя, и тот, догадавшись, в чём дело, пояснил:
– Я побуду у тебя несколько дней и, если подъедет кто из уважаемых рыцарей, намекни, что рыцарь Шомоши Ференц тут… – и он вложил золотой форинт в руку хозяина, который, едва увидев монету, принялся благодарно кланяться.
Судя по всему, комната, которую отвели Шомоши, была наилучшей. Рыцарь Ференц прежде всего обратил внимание на широкую, укрытую медвежьим мехом постель, окинул глазом камин, где уже разгорались дрова; заметил, что на столе у окна стоит кувшин с водой, а рядом есть обливная кружка; и, повесив промокший после дождя плащ на колышек, вбитый в стену, утомлённо опустился на стул.
