Рубиновый лес. Дилогия - страница 92

– Я не виню повстанцев, ведь любой человек, потерявший близких, впадёт в неистовство и отчаяние. Вся вина лежит исключительно на Дайре. Он пытался убить меня, истинный господин, и погубил всех хускарлов, которых я взяла с собой. Ему нет прощения. Нужно немедленно отправить лучших хирдманов в туат Дану и распорядиться, чтобы…

– Нам известно о Дайре, – вдруг произнёс отец, и я осеклась, тут же задавшись вопросом, откуда они могли узнать об этом. Письмо, которое подскочивший писарь тут же учтиво вложил в руку Оникса, послужило мне ответом. – Он сам сознался в содеянном, и за ним уже отправлен отряд моих верных людей. Дайре заочно осуждён, как и виновник Красной напасти. И с тем и с другим разберутся в кратчайшие сроки.

– Виновник Красной напасти?.. О ком ты говоришь, отец?

– Солярис! – Оникс поддел двумя пальцами свою тисовую маску и открыл моему взору лицо, изуродованное гноящимися язвами так же, как и его рассудок. – Ты обвиняешься в государственной измене. Именем Дейрдре, верховного рода девяти туатов и континента я приговариваю тебя к смерти.

Я не успела сказать ни слова и даже обернуться, когда на весь зал раздался сдавленный глухой стон. Именно с таким звуком Солярис принял в свою спину меч, а затем осел коленями на пол, схватившись за живот, из которого торчало блестящее остриё, пронзив его насквозь. По его штанам потекла кровь, капая на пол цвета слоновой кости, и вот тронный зал запечатлел ещё одну тёмную историю.

– Нет! – закричала я, не узнав собственный голос.

Если бы отец правда хотел казнить Соляриса здесь и сейчас, то велел бы хускарлу метить в сердце, а не в живот. Эта же рана была не смертельна для дракона – она предназначалась для того, чтобы застать Соляриса врасплох и обездвижить до того момента, пока на нём не застегнут ошейник из чёрного серебра. Тот щёлкнул под волосами Сола, заключая в плен, из которого я вызволяла его всё детство.

Остальные хускарлы выстроились вокруг Сола кольцом, не позволяя мне приблизиться, и я заметалась по тронному залу, впервые в жизни бранясь вслух. Вряд ли Солярис был удивлён или рассержен поступком Оникса так же, как я. «Ты обиделась? Эй! Я называю тебя рыбьей костью вовсе не всерьёз. На самом деле кость – это я, и я стою у твоего отца поперёк горла. Однажды он меня или выплюнет, или проглотит», – часто говорил Сол. Ненависть Оникса к нему зрела долгие годы. Для него Дикий вовсе не был метафорой, абстрактным воплощением человеческих бед и пороков – для Оникса им был Солярис. Единственное, что не позволяло одному убить другого, – это я, стоящая между ними всё это время.

Но так не могло продолжаться всю жизнь. Я понимала это, однако всё равно оказалась не готова.

– В записке Дайре было сказано, что Солярис состоит в сговоре с выжившими драконами, наложившими на людей проклятие Красного тумана, призванного стереть нас с лица земли, – произнёс Оникс, неотрывно любуясь тем, как Солярис истекает кровью и, согнувшись, стонет, пытаясь вытащить из живота меч и исцелиться. – У нас не было поводов верить предателю и потенциальному цареубийце, но Дайре также написал, что в «башне зверя» мы найдём доказательства его слов. И мы действительно нашли. В кровати Соляриса были обнаружены человеческие черепа… Оказывается, это он разорил склеп Тысячи Потерь, где обрели свой покой воины моего хирда, павшие в битве при Рубиновом лесу. Расхищение могил уже само по себе карается отрубанием обеих рук! Вдобавок Солярис украл портрет твоей матери, королевы Неры, который хранился под замком в месте, куда не должен спускаться ни один человек не нашей крови. По его же вине ты угодила в Красный туман у границ Найси. Почему, думаешь, он вдруг взял и упал? – Оникс выпаливал одно обвинение за другим, не давая ни мне, ни кому-либо другому даже возможности встать на сторону Сола. – Более двадцати жителей Столицы подтвердили, что регулярно видели Соляриса в городе. Что ему ещё делать там, как не связываться с ящерами-сообщниками? Вдобавок на его совести девять убитых крестьян, Рубин! Так что не вздумай выгораживать его и сейчас. Да, он защищал тебя, ибо таков его долг, но